— Савик, если я соберусь продать свой пакет, ты будешь первым, кто об этом узнает.
— Значит, не продал? Тогда в чем же дело? Попов чувствует себя полным хозяином положения. Почему?
— Кольцов купил у московских властей контрольный пакет наших акций. И, похоже, передал их Попову в доверительное управление.
— Это финиш, — сокрушенно заключил Броверман. — Все, финиш. Загнется «Курьер». Жалко. До слез жалко.
— Какие проблемы? — холодно удивился Лозовский. — Для тебя это бизнес. Займешься другим бизнесом. «Курьер» загнется? Ну, туда ему и дорога.
— Не думай обо мне хуже, чем я есть. Ты плохо сказал о «Курьере». Я понимаю, в редакции разброд, многие смотрят в рот Попову, тебе обидно. Не нужно обижаться, старина. Они люди. Все мы люди. И живем не как хотим, а как получается. Сентиментальным я стал. Старею. Но честно тебе скажу: мы с тобой сделали «Курьер», и это было лучшее в моей жизни. Ну так что, подавать мне заявление по собственному?
— Не спеши.
— Думаешь, можно что-нибудь сделать? — оживился Броверман.
— Попробуем. А получится или нет — это уж как повезет.
Добравшись наконец до загона, Лозовский повесил в шкаф дубленку и уселся в свое кресло.
— Прочитали? — спросил он, кивнув на телеграмму из Тюменского УВД и ксерокопию очерка Степанова, лежавшие на столе Регины.
— Да, — сказала она. — Прочитали.
— Мысли появились?
— Примерно две, — ответил Тюрин. — И обе плохие.
— Что ж, давайте подобьем бабки.
Дверь загона открылась, на пороге возникла Милена Броневая.
— Хай, коллеги! — весело поздоровалась она. — Лозовский, ты хотел сказать мне что-то приятное. Я просто умираю от любопытства!
Лозовский привык видеть Милену Броневую в черной коже, в ковбойских сапожках, которым явно не хватало шпор, и с сумкой вроде кавалерийского седла. Его даже тянуло иногда выглянуть в окно и посмотреть, где привязан ее конь.
Сегодня она была неузнаваема. Серо-жемчужного цвета элегантный костюмчик делового покроя с узкой юбкой длины вполне целомудренной, но все же позволяющей оценить стройность ножек. Белоснежное жабо, из пены которого прорастала длинная шея и маленькая головка с туго стянутыми узлом на затылке черными, мелко вьющимися волосами. Строгий макияж, никаких фенечек, даже перстней на ее руках стало меньше. Под мышкой — плоская сумочка из белой кожи со стильным золотым лейблом «Монблан».
— Милена, нет слов! — искренне восхитился Лозовский. — Ты прямо бизнес-леди!
— А я и есть бизнес-леди, — не без некоторого самодовольства подтвердила Милена. — Куратор культурных программ в пресс-службе очень нехилой фирмы.
— Какой?
— Не скажу. Узнаешь, когда я буду давать вам рекламу. Если буду.
Она с царственным видом опустилась в услужливо придвинутое Лозовским кресло, выложила из сумочки пачку сигарет и узкую золотую зажигалку и небрежным жестом подсунула по столу зажигалку к Лозовскому, давая ему возможность проявить галантность.
Лозовский с готовностью проявил галантность. Милена прикурила и свободно расположилась в кресле, положив ногу на ногу и покачивая белой туфелькой на кончиках пальцев.
— Кофе? — подключился к обслуживанию гостьи Тюрин.
— Не откажусь. Коллеги, а вы, оказывается, можете быть любезными. Это для меня приятная неожиданность.
— Мы всегда любезны, — запротестовал Лозовский. — Скажи, Петрович?
— Всегда, — сказал Тюрин. — Кроме как иногда.
— Но умело это скрывали.
Лозовский сокрушенно развел руками:
— Но ведь жизнь-то какая, Милена! Только успевай поворачиваться!
Регина презрительно фыркнула, извлекла из компьютера дискету и вышла, бросив с порога:
— Я в рирайте.
— Лозовский, почему ты не следишь за внешним видом своих сотрудников? — спросила Милена.
— Я плохо одет? — озадачился Тюрин. — Почему? Костюм? Галстук? Что не так?
— Петрович, я не про вас. С вами все давно ясно. Даже пиджак от Гуччи будет сидеть на вас, как китель. Я про Региночку. Эти рюшечки, юбки до пят. Так одевались в позапрошлом веке. У нее что, ноги кривые?
— Не знаю, какие у нее ноги, — не без труда сдерживаясь, ответил Лозовский. — Это меня не колышет. Меня колышет ее голова. А голова у нее в полном порядке.
— Ну, не знаю, не знаю. Насчет прически я тоже подумала бы. Рыжеватенькая. Ни то, ни се. Уж рыжая, так рыжая. Даже медно-рыжая. Это было бы самое то.
— Может, ты сама дашь ей пару советов насчет того, как ей одеваться и насчет цвета волос?
— Да? — изумилась Милена. — Сказать тебе, куда она меня пошлет?
— Далеко, — признал Лозовский.
— Не далеко. Очень далеко. Ты собирался сказать мне что-то приятное. Я вся внимание.
— Разве я не сказал? Я сказал. Ты классно выглядишь.
— И это все?
— Если ты дашь мне время подумать, скажу что-нибудь еще. Но мне передали, что это ты хотела меня о чем-то спросить. И была очень встревожена.
— А, это! — отмахнулась Милена. — Проехали. Все уладилось.
— Что уладилось?
— Да ерунда. Стас уехал утром на деловую встречу и куда-то пропал.
— Стас Шинкарев? — вмешался в разговор Тюрин.
— Да. Дома не появился, не звонил, его мобильник не отвечал. Я почему-то заволновалась. Хотела узнать у тебя, может, ты случайно знаешь, где он.
— Но потом позвонил? — уточнил Лозовский.
— Не он. От него. Сказали, что он срочно улетел с новым шефом на переговоры в Лондон. Сам не смог позвонить — у него мобильник испортился.
— Кто позвонил? — спросил Тюрин.
— Какой-то мужчина. Очень любезный. С тысячью извинений. Стас просил его предупредить меня, но он замотался и не сразу вспомнил.
— Когда он позвонил?
— Вчера вечером.
— А когда исчез Стас?
— Три дня назад.
— Откуда ты знаешь, что он уехал утром на деловую встречу? — продолжал Тюрин.
— Потому что он уехал от меня, — слегка потупившись, объяснила Милена.
— Милена, мои поздравления! — рассыпался мелким бесом Лозовский. — Везунчик Стас. Просто везунчик. Если бы в волшебный мир секса меня ввела такая Клеопатра, как ты, вся моя жизнь сложилась бы по-другому. Не дашь пару уроков моим сыновьям?
— Не хами, — с ленивой снисходительностью отозвалась Милена.
— Я — хамить?! Тебе?! — поразился Лозовский. — По-моему, я только тем и занимаюсь, что делаю тебе комплименты. И все они — от чистого сердца! Клеопатра — разве это не комплимент?
— Твоя новая работа — тебе ее предложил Стас? — спросил Тюрин как бы между прочим, как следователь всегда спрашивает о чем-то важном, но важности обнаруживать не хочет.
— Он меня порекомендовал, — поправила Милена. — Этого оказалось достаточно. В его фирме умеют ценить профессионалов. В отличие от некоторых.
— По-моему, я знаю, что это за фирма.
— Да ладно вам, Петрович! Ничего вы не можете знать.
— Рассуждаю так. Кто в России может финансировать культурные программы? Крупные банки. Газпром. РАО «ЕЭС». Отпадает, их программы давно утверждены и штаты пресс-служб укомплектованы. Остаются кто? Нефтяники. Верно? Какая-то молодая фирма. Какая? А вот какая — акционерное общество «Союз». Угадал?
— Может, угадали. Может, не угадали. Стас не сказал, какая фирма. Он там начальник пресс-службы. Со мной еще не подписали контракт. Но фирма очень крутая.
— А с ним?
— Подписали. И выдали тридцать штук «зеленых». Типа подъемных. Не слабо?
— Круто, — с уважением согласился Тюрин. — Когда, ты говоришь, улетел Стас?
— Три дня назад, утром.
— Надолго?
— Сказали: примерно на неделю. А что?
— Да ничего, просто проверил себя на сообразительность. Еще немножко соображаю. Это радует.
Тюрин поднялся и с озабоченным видом пошел к двери:
— Пойду созвонюсь с Морозовым, договорюсь о встрече.
— Звони отсюда, — предложил Лозовский. — Зачем тебе куда-то идти?
— Нет-нет, разговаривайте, не буду мешать, — бросил Тюрин и вышел из загона.
— Пойду, пожалуй, и я, — проговорила Милена. — Будь здоров, Лозовский. Я, наверное, все-таки буду давать вам рекламу. «Российский курьер», конечно, не «Космополитен», но что-то в нем есть. Иногда я даже гордилась, что работаю в «Курьере», хоть ты меня в упор не видел.