— А где находится эта библиотека? — тут же оживился Сашка. — И как в нее записаться?
— Да очень просто, — пожал плечами Паша, — нужна только справка из школы. Но предупреждаю сразу: в открытом доступе ты Лема не найдешь, он все время на руках. На него в очередь записываются… Да и других фантастов тоже, тех же наших Стругацких, к примеру. Зато там есть хороший читальный зал, в нем можно заказать книгу почти любого писателя. Библиотека работает до восьми вечера, сиди себе и читай. За два-три вечера осилишь любой том… Выбор большой! Единственный минус — находится эта библиотека довольно далеко от нас, на Преображенке, это «красная» ветка, станция «Преображенская площадь». Две пересадки делать…
— Ничего, если родители разрешат — обязательно запишусь! — с энтузиазмом воскликнул Сашка.
— Можешь родакам сказать, что это тебе это нужно для подготовки докладов для классного часа, тогда без проблем будет, — подсказал Паша.
— Верно, — обрадовался Сашка, — так и сделаю!
— А мне вот фильм «Версия полковника Зорина» очень понравился, — неожиданно признался Вовка, — вы смотрели? Там про одного нашего следователя, полковника Зорина, который раскрыл ограбление ювелирного магазина и поймал преступника. Очень зд о ровский фильм! И показано всё, как есть…
— Ты хочешь стать борцом со злом? — иронически произнес Паша. — Бороться за всё хорошее против всего плохого?
— А что тут такого? — не понял иронии Вовка. — Может быть, я после школы на юрфак в МГУ пойду, чтобы потом следователем стать. Очень важная и нужная профессия!
— Это точно, — согласился Паша. — Только поступить тебе будет тяжело, там конкурс очень большой. И проходной балл высокий…
— Ничего, я постараюсь, — упрямо повторил Вовка.
Паша ему поверил: этот действительно постарается, будет биться изо всех сил. И, может быть, и в самом деле поступит, станет потом неплохим следователем. Или хотя бы грамотным, знающим юристом — что также очень неплохо.
— А ты куда после школы пойдешь? — спросил Паша у Сашки.
— Не знаю, — пожал тот плечами. — Хочется на какой-нибудь факультет, связанный с космосом…
— Тогда или в Бауманку, Московское высшее техническое училище имени Баумана, — посоветовал Паша, — или в МАИ, Московский авиационный институт. Станешь проектировать космические корабли и оснащать их оборудованием. Тоже дело правильное, нужное.
— А ты сам? — спросил Пашу Вовка. — В Станкин пойдешь, как отец твой советовал?
— Подумаю еще, — пожал плечами Паша, — время есть.
Хотя, честно говоря, он для себя все уже решил — будет снова поступать на журфак МГУ. Нужно в жизни заниматься тем, что любишь и умеешь, даже если твой выбор не очень-то кому-то нравится. Но это твоя жизнь и ты сам должен в ней всё решать. 'Чтобы, как сказал один хороший советский писатель, потом не было мучительно больно за бесцельно прожитую жизнь…
Московский станкоинструментальный институт — разумеется, очень хороший вуз, что уж тут говорить, но не для него. Быть технарем, всю жизнь возиться с машинами и железками — это точно не его путь. Как говорится, спасибо за предложение, но мы уж как-нибудь сами. Придется, кстати, еще убедить в своем выборе родителей Пашки Матвеева. Его отец точно будет против: он же, судя по всему, спит и видит своего старшего сына инженером, машиностроителем, продолжателем славной заводской династии. Что ж, придется ему сделать ставку на второго своего отпрыска — Ваську. Тому, кажется, все равно, куда поступать, кем быть и чем заниматься в жизни. По крайне мере, пока что. А к десятому классу видно будет…
Дома (в квартире Пашки Матвеева) Паша быстро переоделся и решил заняться подготовкой к урокам. Посмотрел в дневнике расписание на завтра. Семь уроков: две подряд физкультуры (не страшно, он всегда ее любил, да и его носитель, если судить по ощущениям, не из самых хилых и слабых), затем будет химия (неприятно), потом — астрономия (аналогично), далее — два подряд русских языка и в конце дня — НВП, начальная военная подготовка. Ладно, значит, надо немного посидеть над учебниками, немного напрячься и подготовиться к тому, что знаешь хуже всего. Все остальные предметы — никаких проблем.
Позвонил Сашке, чтобы уточнить домашнее задание, и принялся за уроки. Честно высидел над книгами два часа, пытаясь вникнуть в тонкости органической химии и устройство небесной механики, порадовался, что кое-какие знания у него все-таки остались — от его собственного обучения. Полистал учебник по русскому — вообще ничего сложного, все эти правила он хорошо знает. Спасибо родному журфаку МГУ и лично Дитмару Эляшевичу Розенталю, автору многочисленных пособий и учебников для журналистов и литературных редакторов. И вообще — прекрасному педагогу и замечательному лингвисту.
Дитмар Эльяшевич, невысокий, седой, сухонький старичок, всегда скромно, но аккуратно одетый, был со студентами строг, но справедлив. Ребят особо не мучил (особенно из союзных республик, ибо знал уровень местной подготовки по русскому языку), но кое-какие знания все-таки требовал. Он обожал устраивать проверочные диктанты, в которых непременно встречались сложные иностранные слова типа «коммивояжер» (три возможные ошибки) или «дистилляция» (еще две). А также трудно различимые на слух отглагольные прилагательные и причастия с одной или двумя «н». И все эти тонкости «великого и могучего» были плотно упаковано в замысловатые синтаксические конструкции с непременными вставными частями, обращениями, распространенными сравнениями и обособленными оборотами. Тексты брались главным образом из Льва Николаевича и Федора Михайловиче (одно предложение — на полстраницы) и дорабатывались (то есть еще больше усложнялись) до нужного уровня.
Оценивались эти работы весьма строго: пять орфографических ошибок или столько же пунктуационных — «неуд». Получить по диктанту «удочку» считалось удачей, «хорошо» — счастьем. Об «отлично» никто и не мечтал. Что было неудивительно: у некоторых ребят количество ошибок на одной странице доходило до двадцати и больше.
Чтобы получить у Дитмара Эльяшевича зачет или «удовл» (хотя бы) на экзамене, нужно было сдать на положительную оценку пять таких диктантов за семестр (из семи возможных). Это удавалось далеко не всегда, не всем и не сразу, приходилось пересдавать по несколько раз. Зато после столь жесткой трехлетней дрессировки газетные и журнальные статьи Паши (да и многих других выпускников факультета) можно было не относить на корректуру — все запятые (и прочие знаки препинания) стояли, где и как положено, а коварные «н-нн» (и прочие буковки) знали свое место.
В синтаксическом же разборе сложных конструкций с десятком придаточных Паша вообще навострился так, что даже смог удивить самого Дитмара Эльяшевича.
Дело было так: почтенный журфаковский преподаватель, патриарх факультета, принимал у их потока экзамен (летняя сессия). Идти к нему «сдаваться» никто из сокурсников Павла не хотел — ужасно боялись получить «неуд». Все (и особенно парни) мечтали попасть к двум присутствующим в аудитории милым ассистенткам-аспиранткам.
Считалось, что те более снисходительны и лояльны, лучше понимают студентов (сами недавно были в таком же положении), значит, не будут зверствовать, придираться и мучить бедных экзаменуемых. В результате на сдачу предмета образовалась целая очередь. И Павел Мальцев оказался почти в самом конце ее. В чем, скажем прямо, был виноват сам: решил поспать подольше и явиться в университет не к девяти утра, к началу экзамена, а немного позже. Всю ночь зубрил теорию русского синтаксиса и хотел выспаться, чтобы в ответственный момент иметь свежую голову.
И вот теперь он вынужден был ждать, когда другие студенты благополучно (или не очень) сдадут свой экзамен. Всё бы ничего, можно и подождать, но у Павла на три часа было назначено свидание с некой симпатичной девушкой с филфака, и опаздывать на него (а тем более пропускать) он не хотел.
Павел мрачно сидел возле поточной аудитории на широком, удобном факультетском подоконнике, вяло листал розенталевский «Справочник по русскому языку и литературной правке» и уныло ждал своей очереди. И понимал, что дело его швах — стрелка часов над высокими, старинными дверями неуклонно приближалась к цифре «один». А перед ним — еще два десятка человек (сдавало сразу несколько групп). Значит, в три чала (или даже позже) он только войдет в заветную аудиторию. А сколько он в ней еще пробудет? Освободиться не раньше четырех…