— Ладно, — согласилась Схая. — А потом на озеро… нарвём рыжика для лепёшек.
Дицца не слышала — неслась к крытым железным повозкам, оставленным старыми хозяевами этих земель, мифическими Механиками. Деревня выросла вокруг бурых длинных фургонов, превратив их нестройные ряды в одну из улиц — дети прибегали сюда поиграть, а взрослые подивиться на омертвелое искусство Механиков. Даже шестёрка лошадей не могла сдвинуть древнюю повозку с места… лошади… когда закончились хоть какие-то припасы, их съели первыми, затем собак и кошек…
— Трамлаи! — пищала Дицца. — Я продаю билетики на трамлаи!
— Что за трамлаи?
— Они так называются! — Дицца поставила ногу на ступеньку фургона и повернула к сестре серьёзное личико.
— Кто тебе такое сказал?
— Коряга.
Схая залезла следом.
— Когда?
— Во сне. Мы тут играли. А потом побежали смотреть на гусеницу.
Схая открыла и закрыла рот, промолчала. Гусеницей называли вереницу телег и домов-фургонов, которая раз в месяц проходила по тракту. Военный караван. Такой увёз мачеху Мижая. Что тут скажешь… у каждого свои сновидения — у неё ярмарочные пряники, у Диццы — игры с магом, которого она и видела от силы раз или два, ещё до Конца Сытости, когда селяне ходили к Коряге за последней помощью.
В крытой повозке не было ветра. Вот если бы не было голода… Но об этом Механики не позаботились, они-то и себя и свой железный транспорт уберечь не смогли. Стены фургона слоились и осыпались под беззвучное чавканье бурых вшей.
Дицца стояла в проходе, уперев в тощие бока ручонки и кивая на скамью.
Схая послушно села на почерневшие деревянные рейки. На скамье напротив лежала табличка. Буквы имели чёткие контуры, без змееподобной вязи, но легко узнавались. На табличке было написано: «СЧИТАЮТСЯ УТРАЧЕННЫМИ…». Что это означает, Схая не знала. Под ногами хрустели ветки и стекло.
— Ваш билетик, — потребовала Дицца, старательно изображая взрослую.
— Я забыла…
— …попросить в кассе, — подсказала сестрёнка; она хорошо помнила каждое загадочное словечко детской забавы-заклинания, приносящей удачу и веселье.
— Забыла попросить в кассе.
— Не положено! Заплатите штраф или я выкину вас на остановке! — Дицца подхватила с пола изогнутую ветку с гнильцой мёртвых листьев и усердно замахнулась.
Схая гоготнула, показала «злой тётке» язык и бросилась по проходу.
— Штраф! Штраф! Штраф! — визжала, несясь следом сестра.
Схая притормозила у двери в тесный закуток со штурвалом и сиганула из фургона. Нога подвернулась, в лодыжке вспыхнул огонь, девочка вскрикнула и упала на большую железную крышку, которая противно заскрипела о песок и камни. Тут же схватившись чуть выше ступни. Она почти видела под кожей чёрную трещину, из которой растекалась боль.
— Штраф!.. — Дицца увидела растирающую ногу сестру и снова стала маленькой. — Ой… Сильно болит?
Схая встала, опираясь на тяжёлое шелушащееся колесо, и попыталась улыбнуться.
— Ерунда. Ты хоть осторожно слазь.
— Точно ерунда? Если сломала — сходим к Коряге, он тебе отпилит старую и пришьёт новую.
— Дицца!
Схая попробовала перенести вес на вывихнутую ногу: терпимо, кажется, кость цела. Но и хорошего мало: лодыжка распухла, наевшись болью.
— Ну, ты слазишь? — рассержено прикрикнула она на сестру.
Дицца словно и не услышала. Стояла в дверях, задрав голову. Схая оглянулась, но ничего не увидела — мешал фургон.
— Что там?
— Пыль!
— Гусеница…
Дицца спрыгнула и вцепилась в руку сестры.
— Пойдём? Посмотрим?
Схая кивнула.
— Только не беги.
Путь к Жёлтому тракту занял вдвое дольше времени, чем обычно. У заколоченной школы они встретили Томари, дочь кожевенника. Томари была на пять лет старше Схаи, она не выглядела такой истощённой, как сёстры. Наверное, прав отец, подумала Схая, кожу варят.
— Чего ковыляешь? — спросила Томари, присоединяясь к ним.
— На Бурой подвернула, — буркнула Схая.
— И охота вам у скверного дома играть. Слыхали про колдуна?
— Что слыхали?
— Говорят, он мёртвых младенцев ест.
— Не правда! Он из них кукол делает! — вступилась Дицца.
— Как же, — со знанием дела фыркнула Томари.
Дицца выглядела обиженной, она покрутилась вокруг прихрамывающей сестры и, косясь на высокую девушку в многослойном жёлтом сарафане, сообщила:
— Мне вчера дождь из зерна снился.