— Съезжал бы ты отсюда, приятель, — прокомментировал Сомов.
Они вращали головами в сумерках. Никаких личных вещей, техники, сувениров, книг. Вообще ничего, кроме кровати, застелённой серой простынёй в пятнах гнили. Рысеев поймал себя на мысли, что его не удивили бы растущие на смятых подушках грибы.
— Пойдём-ка, — велел Сомов.
На пороге странной комнаты Рысеев спросил:
— Замок открывается и закрывается изнутри?
Сомов подтвердил. Орудуя скрепкой, он вдруг рассмеялся:
— Я считал, это у меня срач.
«Не больно ты веселился в апартаментах Митеньки», — подумал Рысеев.
— И что мне делать?
— Ничего. Это всего лишь загаженная комната. Ты в ней не живёшь.
— В ней никто не живёт. И ты сам сказал, что съехал бы на моём месте.
— Я погорячился. Плохая новость: у тебя крайне неаккуратный сосед. Хорошая: ты всегда можешь свалить. Но сначала дождись его и желательно сфотографируй. Ужасно любопытно посмотреть на Митеньку.
Через два часа, закрывая за другом входную дверь, Рысеев подумал, пьяно икнув:
«Мы не проверили под кроватью».
Длинные края простыни. За ними легко схорониться.
— Ну хорош! — взъярился парень. — Я тут один! Совершенно один, так?
Тигр взирал из-за бамбука.
Ночью ветер атаковал стеклопакеты. Густой туман двигался между зданиями, как сонмища призраков, а в дебрях по бокам шоссе Энтузиастов корчилось и ползало: между корней, по мху, по заиндевелой седой траве.
Рысеев проснулся с гадким привкусом во рту и взмыленным лицом, словно его щёки и лоб лизала псина.
Прогуливаясь бесцельно по улицам, погружённый в раздумья, он заприметил у метро лимонного цвета курточку, старушечьи букли. Заторопился, позвал. Лидия Петровна то ли имела проблемы со слухом, то ли притворялась. Нагнать её удалось в сквере.
— Геннадий, — сладко заулыбалась хозяйка. Зубы у неё были жёлтые, в пятнах, будто в жжённом сахаре. — Воздухом подышать вышли?
Рядом мамаши катили коляски, щебетала детвора. За подстриженными кустами и лысеющими деревьями возвышались в дымке дома.
— Лидия Петровна, из комнаты соседа запах идёт неприятный. Как бы там не сгнило чего.
— Быть того не может! — всплеснула пухлыми ручками женщина, — Митенька у нас щепетильный. Он проконтролировал бы, уезжая.
Вспомнилась серая простынь на зловонной кровати и измаранные обои.
— И всё же. Вы бы заскочили. Убедились.
— Не стану же я в его комнату вламываться, — возразила хозяйка. — Денёк погодьте, цикл закончится, вернётся Митенька.
— Какой цикл?
Лидия Петровна проигнорировала вопрос. Она замерла, уставившись под ноги, сделалась вялой, точно впала в транс. Рысеев проследил за её взглядом, покосился на зарешёченный водосток. К прутьям прилипли пятипалые листья. В глубине плескалась вода, замурованная река Нищенка.
— Лидия Петровна?
Он подумал о клоуне, прячущемся в канализации. Но ведь то штат Мэн, к тому же — вымысел.
— Журчит, — выговорила женщина, таинственно улыбнувшись. Склонила голову к плечу. — В августе-то затопило нас. У железнодорожной платформы хорду строили. Трубу повредили, бестолочи. Тут, на Плющево, потоп был. Подвалы залило, норы разные. Пока Мосводоканал не очухался. И вылезло всякое.
Рысеев начинал подозревать, что у его хозяйки старческий маразм. Это бы объяснило некоторые моменты. Он прочистил горло и переспросил:
— Так вы зайдёте?
— Не сомневайтесь, Геннадий. Надо проконтролировать. Обязательно.
Туман маскировал прохожих, превращал их в бесформенные пятна, плоть от плоти серого морока. На панно, украшающем станцию Перово, конь с головой льва и змеёй вместо хвоста, зверь Апокалипсиса, щерил огнедышащую пасть. Возле Знаменской церкви, где императрица Елизавета венчалась с графом Алексеем Разумовским, одноногий калека монотонно стучал костылями по тротуару.
Зелёные лавочки, площадки для воркаута, супермаркет «Пятёрочка», там где были прежде дремучие леса и непроходимые болота.
Забившись под одеяло, включив весь свет, кроме того, что принадлежал Митеньке, Рысеев загуглил «Перово», но попадалась либо жизнерадостная реклама жилья, либо какая-то чушь про дом самоубийц и колдуна Брюса.
Свернувшись калачиком, внимая гудению в трубах, он думал о пустой комнате за стеной.