Одиночеством? Безразличием? Покорностью?
За окном поднималось, наползало что-то огромное, шарообразное, чёрное; катилось, проворачиваясь красным.
«Радиация, эксперименты… как же… Мы сами их приманили, пустотой внутри нас. Новый район, молодые, отстранённые, пустые… пузырьки газа в мутной жидкости, и хорошо если внутри семьи, а то ведь и по отдельности пузыримся…»
— Не отдам, — сказал он, — больше ни капли.
— Что, папа?
— Ничего. Танцуй, пожалуйста, танцуй.
Маугли выключил свет. В тёмной комнате горел экран телевизора. За окном, на другом конце города, горела ТЭЦ, горело слепое здание, пламя проворачивалось, шуршало, росло, но Артём смотрел на Маугли, только на танцующего Маугли, на него одного, отвлекаясь лишь на мысль (они не увидят, если мы будем счастливы, нас не увидят), которую тут же растоптал, размазал, а может, мысль ушла сама, потому что была правильной и кроткой, и ничего не осталось, кроме танцующего в мерцающей темноте сына — и так это было хорошо.
Чужак
Алексей Жарков
Варвара гнала машину по дну высохшего моря к изломанным песочным скалам на горизонте. Дрожа переливами горячего воздуха, эти остатки мезозойского берега, сизые и острые, окружали ослепительную соляную пустыню, словно стальные зубы гигантского капкана — приманку. Девяносто миль в час. Варваре казалось, будто бесконечная Невада замыкается над ней водяным небесным куполом, а за ним, пробиваясь огненным лучом в отверстие Солнца, кипит и плавится таинственный дневной космос. И что скалы совсем не приближаются, как будто нет здесь ни времени, ни скорости.
— Там был какой-то ворнинг[2], — раздраженно произнёс Николай, глядя, как мимо пролетает очередной знак с каким-то тревожным предупреждением, — не гони так.
— Тут нет никого, — буркнула Варвара, — дай воды.
— Ага, — вздохнул Николай, открывая бутылочку, — на той горе вчера тоже никого не было.
— Еще раз вспомнишь — высажу, пешком пойдешь.
— Ну конечно. Держи.
— Спасибо.
— Нет, я серьёзно, Варь, не гони так, вон там корова какая-то. Бредёт.
— До неё миль сто, — за месяц путешествия они привыкли ко всем этим милям, фунтам и фаренгейтам.
— Ну конечно, сто! Триста. Я серьёзно, сбавь.
— Это не корова.
Николай приподнялся, всматриваясь в едва заметное черное пятнышко. Дорога резала пустыню пополам, вычерченная как по линейке — от лобового стекла до скал на горизонте. Машину слегка покачивало и трясло, Николай поднял спинку и поправил очки:
— Шевелится, и вроде не кактус.
Варя хмыкнула.
— Может копы? Блин, да сбавь ты.
— У копов была бы тачка.
— Ну, может она и стоит там, в какой-нибудь канавке, замаскированная.
— Боже, ну откуда здесь канавка?
— Да здесь что угодно может быть, место непростое, сбавь обороты, я серьёзно.
Варя послушалась, голос двигателя понизился, из задней части салона прилетел запах апельсинов.
— Это человек, — сказал Николай.
Варя посмотрела на приборную панель — за бортом сто по Фаренгейту, осипший кондиционер едва справляется.
— Надо же, — ухмыльнулась Варя, — надеюсь, не коп.
— А какие здесь штрафы?
— А нам то что? — сбавляя скорость, ухмыльнулась Варя, — до России не дотянутся.
— Баксов триста… — вздохнул Николай, — а то и четыреста.
— Черт, — процедила Варя. — Он голосует. Что делать?
Их минивэн тащился уже так медленно, что можно было рассмотреть отдельные кусты и чужие следы вдоль песчаных обочин. Увидев, что машина тормозит, человек сверкнул зубастой улыбкой. Он был в тёмном строгом костюме и необычной шляпе, как из фильма про гангстеров. Проводил машину взглядом и побежал за ней следом, размахивая руками и что-то крича.
— Останови, — попросил Николай.
Варвара послушалась. Свернув на рыжую хрустящую обочину, она посмотрела в крохотное зеркальце, в котором объекты выглядят ближе, чем есть на самом деле.
— Мне кажется, ему нужна помощь, может у него машина сломалась? — сказал Николай.
— И телефон сел, да?
— Всякое бывает…
— А где машина, ты видишь?
Их минивэн окутала поднятая с обочины рыжая пыль. Когда она рассеялась, Николай открыл дверь, и будто попал в сушилку для белья — жара бросилась ему в лицо, как горячее полотенце. Воздух тяжелый и плотный, ватный и пустой. Пустынный, Невадский. Николай ступил на хрустящий песок и поправил очки. Человек в черной гангстерской шляпе торопливо приближался, сверкая на ходу первосортной американской улыбкой. На вид ему было около тридцати.
2
От английского «warning», с которого начинаются важные предупреждения на американских дорожных знаках.