Двухнедельная передышка закончилась на пике весёлости: вечно сонная Одекова во время диктанта обнаружила на парте таракана, взвизгнула «таракан!», и мужская половина класса тут же подхватила, издеваясь: «тарака-а-а-а-ан!» От крика завибрировали стёкла. Тамара Алексеевна, учительница русского, когда удалось унять общий вопль, заклеймила всех мальчиков: «Ничего путного из вас не выйдет», но на душе было хорошо, слишком хорошо — Вадик даже устыдился: он был как все. Все. В этом слове не было ничего хорошего — так объяснял отец. Оно готовило почву для травли. «Все должны быть стройными». «Все мальчики должны скрывать слёзы». Оно, это опасное «все», запрещало быть другим… Или к веселью это не относилось? Наверное, нет…
Отзвучал «тарака-а-а-а-ан!», и насмешки, издёвки, тычки, захваты и угрозы посыпались с новой силой.
На биологии Вадика запихнули на верхнюю полку шкафа, вместо чучела филина.
На трудах прибили рюкзак к подоконнику и сделали несколько дырок дрелью. «Для вентиляции», — издевался Клюй.
На изобразительном искусстве замазали лоб чёрной гуашью: Шима подкрался со спины, припечатал левым предплечьем кадык, правую ладонь упёр в затылок, левой рукой потянул Вадика назад, правой — наклонил его голову вперёд и не отпускал, задыхающегося, пока Араужо изображал из себя Малевича.
На физкультуру Вадик ходить перестал — приоткрытая на два пальца дверь в раздевалку для мальчиков вполне могла украсить плакат фильма ужасов — после того, как Шима забрал у него новенькие часы.
Часы подарила мама. Небольшая компенсация за новую жизнь. Вернувшись из зала, после похожей на избиение игры в баскетбол (как только тренер скрывался в своей коморке, мяч вместо кольца летел в голову Вадика), Вадик обнаружил Шиму у своих вещей. Крепыш рассматривал часы, которые Вадик спрятал в карман брюк.
— Отдай! — бросился на врага Вадик.
Его не пустил Араужо. Пихнул под рёбра, и Вадик осел на протянувшуюся вдоль стены лавку.
— Отдай…
— Отличные котлы, — сказал Шима и кинул часы Косарёву. — Знаешь, кому пихнуть.
На глазах Вадика навернулись слёзы. Он встретился с беспокойным взглядом Косарёва, тот спрятал часы в пакет и потупил глаза.
В раздевалке больше никого не было — Клюй держал дверь, не пуская остальных.
Шима подошёл и сел перед всхлипывающим Вадиком.
— Расскажешь кому — убью, — сказал он.
И Вадик поверил. Этим бесноватым глазам, которым больше подошли бы вертикальные зрачки.
Дома он сбивчиво сообщил плохою новость. Наверное, порвался ремешок… когда возвращался домой… в школе точно были… три раза туда-сюда прошёлся… прости, мама… ну, прости… Врать было тошно, горько, гадко.
Он покрывал дьявола.
Под изобретательную руку шиминой стаи, за компанию, попадало и Талишко. Назвался другом Рябины — полезай в унитаз за портфелем.
Вадик и Талишко сидели на грязном кафельном полу, с вымытыми в раковине, но всё ещё вонючими (старалось воображение) сумками в ногах, и плакали, не стесняясь слёз.
— Это я сдал Шиму Марийке, — сказал Талишко. — Рассказал про дверь.
— Знаю, — сказал Вадик.
— Откуда?
— Догадался. Мозоль труханул бы.
— Зря я это, да? Только тебе хуже сделал.
— Ничего бы не изменилось, — покачал головой Вадик и хлюпнул носом.
— Гады. Что б они под автобус попали.
— Сгорели.
— Отравились.
— С крыши упали.
— Сквозь землю провалились.
— В очке утонули! — Вадик пнул ногой свой рюкзак, потом сделал максимально глупое лицо и медленно произнёс: — А кто такой Кук?
Друзья утирали слёзы и смеялись — спасибо Араужо за маленькие радости.
— Загадка с подвохом, — сказал Вадик, вставая. — Ты в ней, а она в тебе.
Талишко пожал плечами, рюкзак он подцепил одним пальцем.
— Школа.
— В заднице эта школа, — фыркнул Талишко.
На литературу они не пошли.
На следующий день, на уроке географии, Богомолов передал записку. «С первой парты», — пискнул бывший «любимчик» Шимы. Вадик поднял голову и увидел хищные физиономии Шимы и Клюя. Он развернул сложенный вчетверо тетрадный лист: «ПОСЛЕ УРОКАВ. ГОТОВСЯ».
— Я провожу тебя, — сказал Талишко, тоже прочитав записку.
В тот день обошлось. И завтра. И послезавтра. Шима и К° не спешили выполнять угрозу. Это было даже хуже новых побоев — боязливо спешить безразличными дворами домой, оглядываться, вздрагивать от лая собак и хриплых криков алкашей. Уж лучше бы встретили, и всё закончилось — но Вадик знал, что ничего не закончится, пока он не решится ответить ударом на удар. Вот только откуда взяться храбрости?