— Я думал, вы будете очень злы.
— Я был зол. Очень. Но не захотел принимать последствия этой злобы, поэтому отказался от неё. Садись, — говорит сторож, доставая из сумки банку варенья и коробку чая. — Скучно здесь старику. Поболтаем под чаёк.
Так и происходит. Вы пьёте чай с вареньем и разговариваете.
До дня сноса заводского здания ты часто бываешь в тесной комнатушке. Иногда приносишь мамино печенье и джем.
Ярослав Павлович учит тебя играть в шахматы. А сколько интересных историй он знает! Со счастливым концом.
— конец —
— 13 —
Тебя наполняет липкий тянущий страх.
Это безумие…
Сколько ни спускайся — лестница не кончается. Сколько ни поднимайся — лестница не кончается. Ни вечно подпёртой камнем подъездной двери, которая закрывается разве что зимой, когда вонь от алкашей, стариков и котов отступает под крепким морозом. Ни ведущего на крышу ржавого люка. Ни сколотых бетонных ступенек.
Это не твой подъезд…
Только чёрные стены и заколоченные двери. И ступеньки из закопченного стекла.
— Груша, — зовёшь ты. — Гаря. Димон. Гвоздь.
Шёпот, смех за перечёркнутыми гнилыми досками дверьми. Твои друзья отвечают тебе, разом, их голоса визгливы и надрывны, ты не понимаешь ни слова. Пытаешься подойти поближе к одной из дверей, прислушаться, разобрать. От чёрного прямоугольника тянет противным холодком — так леденит могильный камень.
— Мы нюхали клей с тринадцати… я не знал… а потом не мог… — говорит одна дверь.
— Мы пили на типографии… а тот мужик… он крикнул на Дёму… он первый… а у меня был нож… — шепчет другая.
— У меня были деньги, чтобы купить их… но взять незаметно… так просто… мне казалось, что меня никогда не поймают… — третья.
Ты не знаешь эти голоса.
Ты знаешь ВСЕ.
Тяжело дышать, сил не осталось. Каждый новый шаг, каждый удар сердца загоняет в мозг иглы боли. Вверх или вниз. Нет выхода. Как мост в одном ужастике, который нельзя перейти — он удлиняется и удлиняется…
А потом становится тихо.
Перед тобой — приоткрытая на два пальца дверь. Через щель льётся пыльный желтушный свет. Ты слышишь какой-то скребущий звук. Когти? Зубы?
— Входи! — говорит голос.
Твой собственный голос…
Ты открываешь дверь и шагаешь в пыльную желтизну Раскаяния.
— конец —
— 14 —
Груша куда-то запропастился. Как это случилось? Ведь только что шёл за тобой, и вдруг шаги оборвались. Ты растерян.
Неожиданно в подъезде Груши темнеет. Включаются потолочные светильники. Ты подходишь к окну и смотришь в ночь. Бесконечную, глухую, беззвёздную. Двор исчез, дом напротив исчез, в нём не горит ни одного окна. Есть ли там хоть что-то — в этом густом мраке?
Ты бежишь вниз в 13.
Джинн строгого режима
Алексей Жарков
Гоша вызвал Джинна. Тот явился огромный и мрачный, надутый, как поднявшееся тесто, и весь в татуировках. На нём была старая полосатая тельняшка и синие штаны с оттопыренным гульфиком.
— Там алкаши, надо бы от них избавиться, — Гоша кивнул на стену, за которой бубнил чей-то пьяный смех. — Сделай так, чтобы заткнулись уже, достали страшно. Бутылки им в жопы затолкай, печень сожри, не знаю… можешь тупо всех зарезать.
— Это всё? — равнодушно спросил Джинн, рассматривая стену.
— Ага, — кивнул Гоша.
Джинн поднял руки и стал принюхиваться к полосатым обоям, в дырах его тельняшки качнулись воронёные купола наколок. Гоша покосился на старую, еще сталинских времён бутылку водки, откуда вылезло это чудище, и напряженно сглотнул. Через секунду Джинн утонул в стене и соседи затихли. Примерно через час он вернулся, красный и злой. Устрашающе рыча, с треском разорвал на себе тельняшку, и Гоша узрел огромное СЛОН[5] через всю его широченную грудь.
— Ах ты гнида, — прогремел Джинн, выкручивая кисть побледневшему от ужаса Гоше. Сустав хрустнул, и Гоша завыл от боли. — Стукач, значит?!
Легонько дёрнув, Джинн оторвал Гоше руку, и, перехватив её ближе к локтю, ударил по голове, как дубинкой. Лохмотья кожи оставили на лице хозяина кровавые полосы и удивление. Затем Джинн вырвал из Гоши вторую руку и обе ноги, сложил оторванные члены шалашиком у того на животе и промычал хмуро:
— Пока так.
После этого он наколдовал себе ящик пива, креветок и, довольно улыбаясь, шагнул через стену к соседям.
Изнанка
Максим Кабир