Я вынул припасённую бандану с логотипом группы «Психея» и в нерешительности изучал узкий коридор, выискивая подвох. Сорняк пробивался сквозь плиты. Длинная кирпичная стена поросла сухими лозами дикого винограда. С этим заданием справился бы ребёнок. Как и с четырьмя предыдущими.
Но откуда он всё-таки знает, что игрок нарушает правила?
Изрядно замёрзнув, я приложил ткань к векам и завязал на затылке узел. Прикоснулся к холодному кирпичу. И втиснулся в проход. Наощупь побрёл по туннелю, думая о темноте, что поджидала в конце. В конце, где, по заверениям канувшего в лету Игоря Кротова, игра обретёт смысл.
Мне казалось, что по проходу идёт ещё кто-то. Что кто-то — и можете считать меня психом! — карабкается по отвесной стене надо мной. Тощий, чёрный, хватающийся за выбоины в кирпиче корявыми пальцами. А тьма давила, отталкивала, я ощущал себя пловцом, таранящим плотный поток, в голове кружились нелепые мысли о мёртвой корове, о корове, лежащей на отмели и смотрящей на меня остекленевшим глазом, отороченным длинными ресницами.
Рука нащупала край стены. Я сорвал платок. И обомлел.
Я, как и прежде, стоял перед пекарней и видел плещущуюся из трубы воду. Внутри микрорайона, а не снаружи, будто с места не сошёл, будто не отирался только что о замшелые стены коридора.
Я моргал, подвергая сомнению собственный разум, а телефон пиликнул сообщением. Спиранов прислал финальное задание.
По пути домой, и на следующий день, и позже, я высматривал его повсюду: в придорожных кустах, в транспорте, в толпе студентов. Очкарик-доходяга, засаленные волосы, растянутый свитер. Пялится на меня сквозь толстые стёкла, а глаза деформируются, как отражение в аквариуме. Я оборачивался, и позади, естественно, никого не было.
«6. Выясни, где живёт Белоха».
Он не спрашивал, знаю ли я, кто такая эта Белоха. А я знал. Все в городе знали».
«Итак, вслед за церковниками, вы скажете, что есть лишь два ключа, отпирающих для вас врата ада — смерть и грех. Я же говорю: в ад можно попасть при жизни, выполнив цепь действий и ритуалов, и я тотчас могу набросать на карте Рима, Каира или Калькутты тропы, которые приведут пешехода в чертоги адские буквально и в физическом смысле. Больше того: могу по злому умыслу пленить вас и увести к прожорливым демонам. Страшитесь узреть изнанку мира, случайно угадав и повторив необходимые действия, ибо говорю: определённым способом пройдя по коридорам Ла Спиенца, по базилике Святого Климента или по собственному дому, вы обречёте свою душу и плоть на вечное горение».
Из трактата «Secretum speculo» Лафкадио Ди Фольци, ок. 1760 г.
«Белоху я застал на привычном посту у автовокзала. Грузная старуха в замызганной шубе, золотозубая, с морковно-красными щеками, словно она использовала вместо пудры фломастер. Белоха приставала к прохожим, бесцеремонно дёргала за рукава, фамильярно окликала. Не желая пререкаться с сумасшедшей, прохожие откупались мелочью, ускоряли шаг, отводили взоры.
Просканировав привокзальную площадь, я приметил и Белохиного сынка. Высоченный, худющий, он сидел на корточках возле парапета и водил увечными кистями у глаз. Впрочем, глаза его и всё лицо маскировали бинты. Из-под белых лент торчали клочки пегих волос. Оставалось догадываться, как он дышит. Я предполагал, что у великовозрастного дитяти Белохи какая-то генетическая болезнь, вроде синдрома Морфана, слишком непропорциональным был его череп под марлей.
Пока мамаша стреляла мелочь на хлеб, на фломастеры ли, на новые бинты, бедолага караулил недвижимо и урчал под нос.
— Умр, умр…
В народе его прозвали «Умруном». Ни раз и не два сердобольные граждане обращались в соцслужбы, требуя обратить внимание на попрошаек, но семейка снова и снова возвращалась к вокзалу.
Вечерело, автобусы мотались по парковке, диспетчер извещал об отправках.
Я прихлёбывал кофе и следил за перемещениями Белохи, за её не меняющим позу сыном. Вспомнил, как напугал он меня, третьеклашку, впервые. Я решил, что передо мной мумия, оживший мертвец, а мама успокаивала и втолковывала: «дядя просто не в себе».
Я изрядно продрог, но от близости разгадки пульс мой участился и ладони вспотели.
В девять Белоха взяла сына под локоть, и они поковыляли прочь. По моим прикидкам, заработанного за день семейке хватило бы на полсотни буханок хлеба. Я крался по пятам, таясь в полумраке: мимо зловонной свалки, ремонтного бокса, заброшенного посёлка, откуда жильцов выселили из-за превышенного уровня формальдегида в стенах, вдоль полей и линий электропередач, под теплопроводом с растрепавшейся изоляцией.