— Покажи ему шоу, Бритва!
Красноволосая с готовностью расстегнула молнию на куртке, при этом чуть не упав. Под курткой ничего не было.
— Ну как тебе? — осведомился парень, — Крутая у меня тёлка? Трахнул бы её?
Артур отвернулся от по-детски плоской груди девчонки с жалостливо-бледными припухшими сосками. Рот наполнился кислотой, но он не выказал эмоций. Спокойно посмотрел дикарю в глаза.
— Мне ничего не надо. Я еду домой.
— Ты чё, импотент? — взвилась обиженная Бритва, а её дружок протянул к Артуру руку. Раздался выворачивающий кишки щелчок, из кулака прыгнуло длинное лезвие.
— По-моему, ты уже приехал, гондон.
Артур выстрелил, не вытаскивая пистолет из кармана. Грянул оглушительный хлопок, совпавший с раскатом грома, пуля ушла в молоко, обдав дикаря горячим ветерком.
Мальчик попятился, гаденькая ухмылка сползла с его губ. Девочка обронила бутылку, и в вагоне запахло шоколадом.
Полыхнула молния, выбелив лица подростков.
— Ты чё такой нервный, дядя? — дикарь неодобрительно покачал головой и велел спутнице: — Пошли, ну его к чертям.
— Маньяк какой-то, — фыркнула Бритва.
Подростки не покинули вагон, а переместились в противоположную часть и занялись сексом, громко, напоказ.
Артур снял очки, сузив кругозор. Стонущие фигуры скрылись в тумане.
Он вытер пот, отрегулировал сердцебиение.
«Всё будет хорошо», — прошептал он, обращаясь к Алисе и сыну, — «Я защищу вас».
Электричка миновала железнодорожный мост, хозяйственные постройки, заброшенный профилакторий на въезде в посёлок.
Компрачикосами Виктор Гюго в романе «Человек, который смеётся» окрестил членов клана, преступников, скупавших детей, чтобы уродовать их. Малышам резали лица, кроили конечности, черепа и позвоночники, превращая ангелов в животных, подобие Божье в дьявольское подобие. Люди-раки с вывалившимися глазными яблоками, русалки, ликантропы…
Дети, подвергшиеся операциям, считались ценным товаром. Их покупали охотники за диковинками для своих сайдшоу, они развлекали монархов или становились профессиональными попрошайками. Воры использовали ампутантов, чтобы проникать в дома через недоступные здоровому человеку щёлочки. А ещё были мода, желание угодить хромому от рождения правителю, аристократы с изысканными сексуальными предпочтениями.
В Китае существовали фабрики по выращиванию карликов. Детишек сажали в специальные вазы, где они жили замурованные, годами, и мягкие кости деформировались в сосуде, приобретая ту форму, которую требовал заказчик.
Свой медовый месяц Кошелевы провели в Индии и там, на провонявшем карри, горчицей и куркумой рынке, среди пёстрых платков, горластых зазывал, пожирателей огня и заклинателей змей, Артур увидел мальчика-паука. Изувеченное создание ползало на животе и культях, выпрашивая деньги у прохожих. Заметил шокированный Артур и хозяина — индуса в шервани, которому инвалид передал заработанные пайсы.
Как и индийские, и китайские коллеги, таинственные владельцы жёлтых автобусов похищали детей. И уродовали, но не тело, а душу, перекраивая её до неузнаваемости. Название, придуманное каким-то журналистом, кажется, льстило чудовищам. Иногда на стенах появлялись фразы вроде «компрачикосы — наши отцы!».
И Артур полагал, что это имечко уместнее, чем проскальзывающее в газетах слово «тёмные педагоги». «Педагоги? — восклицал он зло, — Скорее, хирурги!».
Электричка остановилась, встряхнув редких пассажиров. Кошелев вышел на перрон, убедился, что его не преследуют. Дождь закончился. В воздухе стоял запах озона и черёмухи, крови и растоптанной смородины. Электричка застучала колёсами, унося прочь прилипшую к стеклу задницу бритого дикаря.
Почти дома…
За газетным ларьком припарковался «жигулёнок». Таксист, плечистый мужик в камуфляже, смерил Кошелева оценивающим взглядом, отпер дверцы. На сидении рядом с ним лежала бейсбольная бита.
Артур продиктовал адрес.
— Дети есть? — поинтересовался водитель, когда «жигуль», откашлявшись, тронулся.
— Сын, — сказал Артур.
Водитель сочувственно закряхтел. Автомобиль проехал под надземным теплопроводом, с которого, как борода, свисала изоляция. Покатил слабоосвещёнными дворами.
— А у вас? — спросил Артур из вежливости.
— Мы своего похоронили шесть лет назад, — он кивнул на болтающуюся иконку с ликом святого Николая, — Коленьку…
— Мне жаль.
— А мне нет, — улыбнулся таксист. — Я рад, что он не дожил… до этого…