— Я просто псих, — вздохнул Степан, — просто еще один псих. Не прошло, значит, стороной. Не отпустило…
Внутри сортира воняло, но это был человеческий запах, к которому Степан относился с большим пониманием, чем к тому, который метался снаружи, вокруг контейнера с отходами. Так странно. Выходило, что именно отличие этих двух воней стало последним островком истины среди кошмара, в который Степан отказывался верить.
Густав знал, точнее, был в курсе. Но знать — не значит понять, и этот русский немец регулярно крутил у виска. И дня не проходило, чтобы он, кривя рот в ехидной усмешке не предлагал «нажраться, чтобы прошло». Вообще, Густав — хороший товарищ, подменил пару раз, и не заложил.
— Должно пройти, — убеждая самого себя, прошептал Степан, — Вытерпеть надо, пройдёт.
Всё началось где-то месяц назад…
Ножи должны быть только острые, на случай если затупятся на столе их лежала целая россыпь. И все были отлично заточены предусмотрительным Густавом. Немецкая порода, что тут скажешь. Густав во всём любил порядок, даже сапоги ухитрялся держать чистыми, а не как у Степана — всегда мятые и обляпанные, будто жеванные, а ближе к подошве так и вовсе лохматые из-за влипшей в загустевшую кровь травы.
Степан крутанул в руке нож, зачем-то потёр ребром ладони лоб и взялся за спящего зверька. Поднял тому заднюю лапу и воткнул остриё с тыльной стороны, в белое пятнышко, которое шло от живота. Повёл разрез до стопы, аккуратно обвёл вокруг мягких розовых подушек, затем вернулся к лапе и продолжил к животу, по центру пятки, через подколенную впадину, так до промежности, медленнее между хвостом и анальным отверстием и дальше по соседней лапе таким же точно путём. Он обращался с ножом ловчее немца и пока Густав возился со второй лапой, Степан уже отложил нож и принялся обеими руками освобождать от шкуры задние лапы и хвост. Затем он подвесил тушку на крюк, пропустив его между щиколоткой и ахиллесовой жилой. Длинное тело куницы повисло, как чулок, из которого сверху торчали три тощие и бледно-розовые косточки — освежеванные лапы и хвост. Степан ухватился обеими руками за края «чулка» и, слегка присев, потянул вниз. Насчет век и губ он не волновался, у куниц требовалось сохранять только уши и нос, их нельзя было порвать, поэтому, дойдя до головы, Степан замедлился. Подработал ножом вокруг глаз, внимательно обошелся с носовым хрящом. У куницы он хоть и маленький, не как у медведя, но если оставить слишком много — будет гнить, а мало — получится дырка. Оттягивая шкуру вниз, Степан сосредоточенно орудовал ножом, метко нанося небольшие надрезы только там, где было необходимо. Наконец, он подрезал губы, освободил нос и последним усилием дотянул «носок» до кончиков передних лап.
Возившийся с веками Густав скользнул завистливым взглядом по костлявому ошмётку, в который превратилась куница:
— Михалыч, мне завтра утром надо к матери, в больничку, ты уж подмени, вон у тебя как ловко…
— Гусь, — отозвался Степан, снимая тушку с крюка, — нахал ты, сейчас самая работа…
— Да я понимаю, Михалыч, но мне позарез…
Степан бросил куницу в железный контейнер и встал рядом, указывая на него ножом:
— А с этой хренью мне как? Уже воняет, хоть вешайся. Я один что ли должен?
— Да ладно, Михалыч, я же не на весь день.
— А-а, ну тебя.
— Спасибо.
— Но учти, Гусь, долг знаешь ли…
— Не вопрос, — выпучился Густав, разводя руки и отводя назад голову, — с меня причитается.
Степан взял парную, только что снятую шкуру и подошел к стоящим вертикально рядом с контейнерами для отходов деревянным болванкам. Их было несколько разного калибра, полированных, с конусом на вершине. Для разных животных. Он выбрал ту, что подходила куницам и набросил на неё «чулок» шерстью внутрь. Левой рукой зажал мех на хвосте, кожа натянулась, а ножом в правой сделал надрез и начал счищать жир обухом. Это назвается обрядкой. Когда шкура приобрела ровный белёсый цвет, он протёр её мокрой тряпочкой и проверил на остатки жира — придавил в нескольких местах, не идёт ли. После этого снял с болванки и стал крепить на «правилке» — специальной доске, предназначенной для сушки. Шкурку надо было равномерно натянуть. Так он и сделал. После чего отнёс в специальную комнату, где поддерживалась необходимая температура и влажность. Подвесил под потолок, в ряд, рядом с сотней похожих. В это время Густав пыхтел, раскрасневшись, над натянутой на болванку изнанкой животного. Отставал.
Степан освежевал еще пару куниц, и взялся за песца. Эти были немного больше и похожи на лис, только белые. Именно поэтому к ним требовалось особенное внимание — пятна крови, царапины и безличины — участки кожи без мехового покрова — всё это встречалось достаточно часто. Запертые на месяцы и годы в небольшой клетке, животные становились агрессивным и постоянно дрались, то и дело раздирая друг другу незаживающие раны на холке, или выгрызая глаза. Царапины и безличины могли привести к разрыву, так что снимая «чулок», приходилось осторожничать. Зато некоторые животные, чаще всего лисы, не имели кончиков лап, затянувшиеся культи вместо них, или сухие торчащие кости — результаты неудачных попаданий лап в отверстия сетки, заменявшей в клетушках пол. В этом случае наоборот — меньше возни с коготками и подушечками.