Замысел его удался. Баруд эль-Амасат шатнулся назад, хотел зацепиться за тело своего врага, но вместо этого схватил пустоту и рухнул вниз. Он упал рядом с трупом Манаха. Ужаснувшись, я отвернулся.
Оско вскочил на ноги, нагнулся над краем скалы, высматривая тело Баруда, и ликующим голосом прокричал:
– Сеница отомщена. Этот человек никогда больше не похитит дочь друга. Его душа устремилась в бездну, что глубже, чем та, куда низверглось его тело. Оставайся внизу, эфенди! Я спускаюсь.
– Где остальные? – крикнул я ему.
– Еще тут, где мы их оставили. Ни один не сумел освободиться; я об этом позаботился.
Он отошел от края скалы, а я направился к ручью, где осталась его лошадь. Через некоторое время он спустился. Не дожидаясь моих упреков, он обратился ко мне:
– Сиди, ничего об этом не говори! Что случилось, того не изменишь. Моя ярость утихла. Твоя вера воспрещает тебе месть, но в горах моей родины живут по законам воздаяния. Так повелел Аллах, и мы обречены этому следовать.
– Нет, Аллах этого не велел, – возразил я. – В своих дневных молитвах ты величаешь Его «абу’ль афу» и «наба ль’мерхамет» – «отец прощения» и «источник милосердия». Разве в Его воле, чтобы ты отнимал у него власть Судии! Баруд эль-Амасат похитил твою дочь, но он не убивал ее. Даже если ты веришь, что вправе воздавать мерой за меру, то все равно ты не властен лишать его жизни.
– Ты говоришь как христианин. Да, он не убивал Сеницу, но он продал ее как рабыню, а что она вытерпела в Египте, ты знаешь лучше меня, ведь ты же ее освободил. Это же гораздо хуже, чем если бы он убил ее! А сколько страданий причинил он мне и Йеле бен Мафлеи! Я напрасно искал ее во всех странах ислама. Ее похититель заслуживал смерти, и он слишком быстро ее нашел. Несколько мгновений смертельного страха, что он ощутил… Разве искупит это безмерное горе, что он причинил мне!
– Но ты же совершил убийство, омерзительное убийство!
– Нет, сиди, это было не убийство, а честный поединок; мы сражались один на один, жизнь за жизнь. Я не нападал на него коварно. Я мог бы убить его, когда он был привязан к дереву, но я отвязал его и привел на край скалы. Там я избавил его руки и ноги от ремней, бросил в сторону оружие и сказал ему, что час воздаяния настал. Я сообщил ему, что буду великодушен и позволю ему постоять за себя. Да, какое-то время я даже щадил его. Я сильнее его, хотя ты, может быть, считал по-другому. Лишь когда я увидел, что ты собираешься стрелять и пуля может попасть в меня, я решительно бросился на него. Ты и теперь будешь меня упрекать?
– Да, ведь ты действовал втайне от меня.
– Мне пришлось, ведь я знал, что ты помешаешь его покарать.
– Но когда ты развязывал его, ты ведь ослабил путы, которыми были связаны остальные?
– Нет, наоборот, я затянул их потуже, чем было прежде. Сами они не сумеют освободиться. Я знаю, ты на меня сердишься; я это предвидел, и я готов сносить твой гнев. Зато я сдержал клятву, которую дал; я не мог ее нарушить. Делай со мной, что хочешь.
– Садись в седло и поехали! – сухо ответил я.
Что еще было делать? Убитого не воскресить, а черногорец был воспитан так, что считал месть своим священным долгом. Я был недоволен им, но не имел право брать на себя роль судьи.
Мы возвращались. Я угрюмо ехал вперед, а он молча следовал за мной. Поравнявшись с трупом, я прикрыл глаза. Когда мой жеребец одним махом перепрыгнул через него, мне показалось, что с земли донесся какой-то жалостный звук. Потом за спиной у меня грянул выстрел.
– Что это было? – спросил я, не оборачиваясь.
– Он еще жил, – ответил Оско. – Моя пуля прикончила его – не стоило ему больше страдать.
Вот он, Восток! Чем ослепительнее, обманчивее свет, тем глубже, зловеще тень!
Глава 4
В ПЕЩЕРЕ СОКРОВИЩ
После мести черногорца, которой я не мог, к сожалению, помешать, мы вернулись к нашим спутникам, прятавшимся близ пещеры углежога. Конечно, им хотелось знать, что случилось, и когда мы подъехали к ним, они бросали на нас вопросительные взгляды, но так и не получили разъяснений ни от меня, ни от Оско.
Еще раньше, когда я прокрался к костру, на котором выжигали уголь, я заметил следы лошадей; они уводили направо, в кусты. Я не пошел по этому следу и решил наверстать упущенное теперь. За время моего отсутствия ничего тревожного не случилось, и я рассудил, что мои спутники могут побыть в укрытии еще несколько минут.
Мне недолго пришлось идти, ибо вскоре я увидел лошадей. Их было пять, среди них – пегие аладжи. Итак, они спрятали их, хотя и были уверены, что мы так и не доберемся сюда.
Что ж, сейчас самое время было навестить углежога. Мы снова сели на лошадей и подъехали к его жилищу. Когда мы достигли края поляны, углежог с незнакомцем стоял перед дверями своего дома. Несмотря на расстояние, разделявшее нас, мы ясно увидели ужас, написанный на их лицах. Они торопливо обменялись несколькими словами и медленно пошли нам навстречу.
– Что это за обитель? – приветствовал я их вопросом.
– Это мой дом, – ответил хозяин. – Я углежог, а зовут меня Шарка.
– Значит, верной дорогой мы едем. Ты позволишь нам спешиться и немного передохнуть?
– Добро пожаловать. Куда держите путь?
– Хотим доехать до Ибали. Далеко еще туда?
– Через три часа, может, там будете.
– А тяжело найти дорогу туда?
– Наоборот, очень легко. Но вы и впрямь хотите попасть в Ибали?
– Мы же сказали! Почему я должен сбивать тебя с толку, если собираюсь разузнать у тебя дорогу?
Он сделал довольно озадаченное лицо. Он много чего о нас слышал и потому не мог подумать, что упомянутое место и есть цель нашего путешествия. Но раз мы назвали это селение, ему пришлось поломать голову.
– Что вам там нужно? – спросил он.
– Мы хотим переночевать, а потом двинемся дальше.
– Куда?
– Пересечем горы Танти и доберемся до Алессио, что лежит на берегу моря.
Обмениваясь вопросами и ответами, мы спешились; теперь мы стояли лицом к лицу с ним. Так вот он каков, этот страшный углежог, для которого жизнь человека не стоит решительно ничего! Прежде я не мог как следует его рассмотреть. У него было грубое бульдожье лицо, чьи черты взывали к осторожности. Его сестра, жена торговца углем, совсем была не похожа на него.
Его собеседник был полной ему противоположностью. Его одежда была опрятной; в его чертах сквозило какое-то благородство. Лицо его было открытым; в нем была разлита почти девическая мягкость. Просто же было обмануться в таком человеке!
– Что прикажешь, господин? – снова спросил Шарка. – Не хотите ли немного еды и, может, воды для коней?
– Есть мы не хотим, но лошадям надобно питье. Нет ли здесь родника?
– Имеется, сразу за домом. Позволь, я вас туда проведу.
Невдалеке от жилища из-под земли выбивалась вода; она растекалась, образуя небольшое озерцо; отсюда было удобно поить лошадей. Незнакомец медленно последовал за нами. Конечно, ему хотелось не упустить ни слова из нашего разговора.
Мы сняли с лошадей удила и отпустили их пить. Потом углежог, который все еще не мог скрыть тревогу, спросил:
– В эту уединенную местность так редко заглядывает путник, что вы уж простите меня, если я поинтересуюсь, кого перед собой вижу.
– Твое желание вполне справедливо. Мы – люди чужие в этой стране и едем из Эдрене в Алессио, как я тебе говорил. А поскольку ты знаешь, кто мы, то сочтешь вполне понятным, что мы тоже хотим узнать, кто этот эфенди, так изумленно взирающий на нас.
Я выразился скорее слишком мягко; в лице незнакомца отразилось отнюдь не простое изумление. Его взгляд метался между мной и моим вороным, словно принимая нас обоих за небывалую диковину. Казалось он никак не мог понять, почему мы – люди, обреченные на смерть, – стоим перед ними бодрыми и невредимыми, хотя он сам нет задолго до того сомневался в успехе засады. Он с углежогом считал нас людьми, которые самым непостижимым образом могут выскользнуть из верной могилы.
– Да, ты можешь это узнать, – ответил Шарка. – Этот эфенди – алим[19] из Джяковицы; он, как и вы, путешествует.