– Свяжи Алима!
– Господин, что ты выдумываешь! – воскликнул «ученый». – Связать меня? Этого я не потерплю!
– Ты спокойно снесешь это, иначе получишь пулю в голову. Ты воображаешь, что можешь бить лорда из старой, доброй Англии, а он будет за это обращаться с тобой, как с падишахом? Ты разве не знаешь, как оскорбителен удар плеткой? Вы все вместе и порознь будете связаны. Остальным я даю слово, что с ними ничего не случится, но с тобой расплатятся плеткой и должок вернут с лихвой.
Он вытянул руки, отстраняя Халефа. Тогда Линдсей спросил переводчика:
– Как будет по-турецки «я помогу»?
– Ярдумджу'м, – ответил тот.
– Well! Ярдумджу'м, мой мальчик!
Он поднял плетку, выроненную алимом, и отвесил тому несколько таких крепких ударов, что бедняга отказался от мысли противиться нам. Его связали; потом настала очередь остальных. Те не упорствовали; они питали слишком большое уважение к направленным на них ружьям. Мы заломили им руки за спину, чтобы они не сумели развязать друг у друга узлы. Разумеется, им связали и ноги.
Потом я осмотрел ногу углежога. Рана была не такой опасной. Хотя Халеф и целился в колено, но был не так меток: пуля попала выше и, пробив насквозь мякоть, угодила в костер. Я перебинтовал рану, а потом связал и его; сознание вернулось к нему. Он бросал на меня свирепые взгляды, но не говорил ни слова.
Теперь я отозвал своих спутников в сторону. Пленникам не полагалось слышать, о чем мы переговаривались.
– Послушайте, мастер, вы совершили большую глупость, – сказал лорд, обращаясь ко мне.
– Когда я пообещал этим людям, что с ними ничего не случится?
– Естественно… yes![25]
– Я вовсе не считаю это глупостью.
– А чем же еще? Может быть, необычайной хитростью?
– Нет, я сделал лишь то, что велела мне человечность.
– Идите отсюда с вашей человечностью! Эти негодяи покушались на вашу и нашу жизнь. Это правда или нет?
– Разумеется.
– Yes! Ладно, но я не понимаю, почему мы не должны покушаться на их жизнь! Или вы не знаете закон, по которому здесь действуют?
– Я знаю его так же, как и вы; но если эти полудикие люди действуют по своему закону, то ведь нет никакой надобности, чтобы и нам он служил мерилом нашего поведения. Вы имели дело с разбойниками-штиптарами; они же столкнулись с джентльменом, исповедующим христианскую веру, а кроме того, еще и лордом из старой, доброй Англии. Сохранит ли он свое gentlemanlike[26], если станет действовать по законам этих разбойников?
– Гм! – пробурчал он.
– Впрочем, они не убили ни вас, ни нас. Все мы выбрались из этой переделки целыми и невредимыми. Так что, закон воздаяния отнюдь не оправдывает убийство этих людей.
– Хорошо, тогда мы не убьем их, а основательно поколотим!
– Разве поколотить en masse[27] подобает достоинству сэра Дэвида Линдсея?
Я знал, как его задеть. Успех не заставил себя ждать. Он задумчиво опустил свой посинелый нос и спросил меня:
– Итак, вы полагаете, что задавать подобную трепку негоже для джентльмена?
– Да, это мое мнение. Я слишком уважаю вашу персону и вашу национальность, чтобы предполагать, что такая заурядная месть доставит вам удовольствие. Лев не тревожится из-за мыши, терзающей ему гриву.
– Лев… мышь… очень хорошо! Отличное сравнение. Well! Оставим этих мышей в покое! Я – лев и хочу быть великодушным. Но этого типа, которого называют алимом, я не считаю мышью. Он ударил меня.
– Тут мы едины во мнении. Он и углежог – зачинщики среди них. На совести у обоих наверняка не одна человеческая душа. Им просто так не уйти отсюда. Углежог уже получил пулю от Халефа. Другой отведает плетку – полсотни увесистых ударов по спине и ни одним меньше.
– Но, мастер, я должен был получить сотню!
– Достаточно полусотни. Он будет до конца дней помнить о тебе.
– Согласен! Но что будет потом?
– Мы запрем их всех в пещере.
– Очень хорошо! Они упадут в яму, которую сами и рыли. Но они умрут там от голода и жажды, а ведь вы не хотите их убивать!
– Я позабочусь о том, чтобы их вовремя освободили. Если они проведут два-три дня наедине с призраками голода и жажды, то большего наказания им и не требуется. Мы наверняка встретим какого-нибудь их союзника, знающего, где находится эта пещера. Тогда мы пришлем его сюда, чтобы он освободил их. Нам они уже не повредят, потому что мы уедем из здешних мест.
– Куда же вы хотите направиться?
– Вначале в Ругову.
– Великолепно! Никуда иначе я с вами бы и не поехал. Мне надо серьезно поговорить с этим чертовым Кара-Нирваном.
– Мне тоже, но об этом позднее! Вы, может быть, знаете его лично?
– Да, и ближе, чем мне хотелось бы.
– Значит, вы согласны с тем, как мы накажем пленников?
– Yes! При условии, что этот алим получит свои полсотни ударов.
– Они ему причитаются.
Переводчик, который понимал наш разговор – он велся на английском языке, – одобрительно заметил:
– Я тоже против того, чтобы убивать этих людей. Страх смерти, который они испытают в пещере, будет для них достаточным наказанием. Но спрашивается, свершится ли вообще это наказание. Легко может статься, что вскоре сюда прибудет еще кто-нибудь из сторонников Жута. Если он никого не найдет в долине, то заглянет в пещеру и освободит этих людей. Тогда они тотчас ринутся в погоню за нами, как жадная свора собак.
– Мы можем затруднить им погоню, прихватив с собой их лошадей. Я уже подумал об этом. Чтобы добраться до Руговы, они потратят столько времени, что к их прибытию мы уже непременно уедем оттуда. Надеюсь, мы отыщем кратчайший путь.
– Я никогда не был в этой долине, – ответил переводчик, – и не думаю, что, продираясь сквозь леса и заросли, мы сумеем отыскать дорогу, по которой нас сюда привезли. Сперва лучше направиться в Колучин. Если мы поедем в этом направлении, то доберемся быстрее, чем по горному бездорожью, где, того и гляди, свернешь себе шею среди лощин и ущелий.
– Я тоже так думаю. В любом случае сперва я поехал бы в Колучин. Дорогу туда можно найти; ее видно по колее, оставленной телегой. Но теперь надо сделать самое главное – наказать алима и отправить этих типов в пещеру.
Я сообщил остальным, не понимавшим по-английски, о нашем решении. Они одобрили его. В любом другом случае хаджи охотно взялся бы за плеть, но теперь заявил, что он – вовсе не служка палача и отпускает удары, лишь призывая кого-то к уважению. Поэтому мы решили, что экзекуцию проведет один из слуг углежога.
Мы выбрали самого крепкого из них. Ему сообщили, что от него требуется, и добавили что он рискует жизнью, если будет хлестать алима вполсилы. Его освободили от пут; при помощи Оско он прикатил большое бревно, лежавшее у задней стены дома. К бревну привязали алима.
Этот мнимый ученый пытался слезными просьбами отвести от себя наказание; разумеется, напрасно.
– Господин, – воскликнул он, наконец, с нескрываемым страхом, обращаясь ко мне, – почему ты так жесток? Ты же знаешь, что мы геологи, ведь я изучал строение Земли! Ты и впрямь хочешь избить своего коллегу?
– Разве не ты говорил, что меня, твоего коллегу, надлежит избить до смерти? Не ссылайся же на свою ученость! Теперь твоей коллегой станет плеть; она очень подробно изучит строение твоего тела.
Слуга углежога получил в руки плеть. Халеф взял пистолет и встал рядом с ним, грозясь тотчас застрелить его, если удар окажется слишком слабым. Экзекуция началась.
Пока она шла, я направился к поленнице, сложенной для выжигания углей, и с помощью чекана принялся бурить ее «мантию». Теперь она не будет маскировать вход в пещеру. Я разбросал доски и поленья, стараясь шуметь как можно сильнее, чтобы не слышать криков алима. Доски летели налево и направо, пока я не добрался до скалы, которую закрывала поленница. И вот уже мой чекан ударился о камень.
Я обследовал это место и обнаружил нишу из необожженного кирпича. Она имела форму ящика, поставленного на попа; передняя сторона его состояла из нескольких досок, присыпанных землей. Когда я снял крышку, то нашел целую коллекцию ружей, пистолетов, чеканов и ножей. Так вот он где был, оружейный склад, о наличии которого мы догадывались! Стоило поджечь поленницу, как содержимое тайника легко можно было достать. Кирпичи обуглились. Это был знак того, что поленницу часто поджигали, а судя по тому, что я слышал, всякий раз, когда горел этот костер, от удушья гибли люди, находившиеся в пещере.