– Омар, не убивай, не убивай! – крикнул я ему.
Тогда он отбросил нож и правой рукой тоже схватился за шею противника. Я метнулся к Халефу, которому помощь была нужнее всего, и саблей ударил одного из напавших на него по плечу, а другого – по бедру. Убивать их я не хотел. С воем они отшатнулись от него, после чего я избавил и Оско от его противника, подобрав лежавшее рядом ружье и ударив того прикладом по голове.
– О Аллах! – глубоко вздохнув, крикнул Халеф. – Ты помог в самую трудную минуту, сиди. Вот-вот они справились бы со мной. В конце концов, они сражались втроем против меня!
– Ты ранен?
– Сам еще не знаю. Но мой кафтан сильно пострадал; он лежит там. Они оторвали ему руки и раскроили ребра. Пожалуй, его уже не вернуть к жизни!
Разумеется, длинную накидку сорвали с него и изодрали в клочья. Маленький герой оказался в очень трудном положении, но ранен он не был, хотя от удара приклада, опустившегося ему на левое плечо, тело его саднило.
Оско тоже не был ранен, и лишь у Омара струилась кровь из глубокой резаной раны, рассекшей его левое предплечье.
Халеф ловко перевязал его клочьями своего кафтана. Я же направился к англичанину; он все еще лежал без движения, что встревожило меня. Я обследовал его и вознес хвалы Господу: лорд не сломал себе шею. Он дышал, и стоило мне энергично встряхнуть его, как чувства вернулись к нему; он открыл глаза, уставился на меня и промолвил:
– Good morning[39], мастер! Вы так рано проснулись?
– Да, пора и вам взбодриться, иначе вместо доброго утра вам придется пожелать доброй ночи! Наверняка вы очень сильно ударились головой.
– Ударился? Как? Когда? Где я оказался?
Он сел и изумленно осмотрелся вокруг. Я кивнул Оско; тот рассказал ему обо всем, что случилось; я же направился к Бибару, лежавшему в луже крови. Следовало быстро вмешаться, чтобы тот не истек кровью.
Я отрезал узкую полоску от ружейного ремня и перетянул ему обрубок руки так туго, что кровь просачивалась теперь лишь по каплям. Чуть выше я перевязал руку еще одни ремнем, а потом обмотал всю рану куском кафтана.
Тем временем Халеф, сев на вороного, вернулся в деревню, чтобы позвать людей, которым мы могли бы передать побежденных. Оско принялся искать мои ружья и пояс. Омар был перевязан и теперь помогал мне осматривать поле битвы.
Лорд поднялся на ноги и, наконец, вспомнил все, что предшествовало его падению.
– Проклятая история! – пробурчал он. – Только все началось, как я лишился чувств! Но вам, как я вижу, и без моей помощи удалось все как следует прибрать.
– Разумеется, сэр. Только, может быть, с вашей помощью мы вовсе не так прибрались бы!
– Что вы имеете в виду?
– Я полагаю, для нас было очень выгодно, что в нужный момент вы прилегли вздремнуть. Ваша помощь нам только повредила бы.
– Черт побери! Вы с ума сошли?
– Нет. У вас есть одно интересное свойство: все, что оказывается в ваших руках, превращается в свою противоположность.
– Ого! Не говорите мне так! Вы сами во всем виноваты, ведь вы меня сбросили с лошади!
– Но сперва вы протаранили меня!
– Я в этом не виноват, мастер. Каурая лошадь словно взбесилась.
– А потом вороной понес меня. Если бы не это, мы ускользнули бы от них. Ни один волос не упал бы с нашей головы, и у стольких людей не пролилась бы кровь.
– Ладно, кровопускание им не повредит. Они же жаждали нашей крови. Мы победили; это главное, причем отделались лишь одной рассеченной рукой. Это триумф! Как же распределились роли?
– Омар сразил одного, Оско – двоих, я – двоих, а Халеф – троих. Видите, нам пришлось взбодриться. Давайте же осмотрим этих людей.
Нам следовало перевязать раненых, а тем, кто лишь потерял сознание, надо было скрутить руки за спиной. Мертв был лишь один – тот, что лежал возле Халефа. Хаджи влепил ему пулю в голову.
Тем временем вернулся Оско. Он вел свою лошадь под уздцы. На ней сидел один из нападавших, раненый в руку.
– Эфенди, я привез человека, которого вы сбили выстрелом со скалы, – доложил Оско. – Он не мертв.
– Я знал это, – ответил я. – Если во время падения он не сломал себе шею, то не мог погибнуть, ведь я целился ему в ключицу. Перевяжите его, а я пока вернусь к лошадям этих молодчиков.
С помощью ремешка я закрепил свой разорванный пояс, а потом поехал к месту засады, где остались оседланные лошади. Я высматривал лишь пегих; я взял их под уздцы и повел с собой.
– Ты хочешь их заполучить? – спросил Оско.
– Да, на этот раз я не спрашиваю, по праву ли мы их возьмем или нет. В этих краях добыча достается победителю. До сих пор мы щадили всадников и лошадей; этого больше не повторится. Аладжи вновь и вновь нападали, стремясь нас убить; если мы отберем у них лошадей, то ни один человек не назовет нас ворами.
– А кому они достанутся, сиди?
– А кого ты имеешь в виду? С пегими лошадьми в здешнем краю, пожалуй, никто не сравнится. А какая пойдет молва! Ведь этих лошадей отняли у разбойников. Я думаю, что одну возьмешь ты, а другую – Омар.
– И мы получим их навсегда? – торопливо спросил он.
– Конечно! Надеюсь, вы не позволите аладжи снова отбить их у вас.
– Господин, ты не знаешь, какую радость мне уготовил. Я с радостью поеду с вами в Скутари, а потом хочу навестить свой родной край – Черногорию, прежде чем вернусь в Стамбул к своей дочери. Как же там будут восхищаться этой лошадью!
Омар тоже очень обрадовался. Оба были просто счастливы, получив от меня богатый подарок, не стоивший мне и гроша. Они готовились бросить жребий, чтобы разузнать, какая из лошадей кому достанется, когда возвратился Халеф. Узнал, что эти двое получили пегих лошадей, он не сказал ничего, но мысли его были начертаны у него на лице. Он считал себя обиженным и несправедливо обойденным.
– Ну что, люди придут? – спросил я его.
– Да. Я приехал на постоялый двор и сообщил там новости. Сейчас сюда соберутся все жители деревни. Как удивятся они этой славной победе, одержанной нами!
– Мы не узнаем об их удивлении.
– Почему?
– Потому что не останемся до их прибытия. У меня нет никакого желания попусту тратить время, дожидаясь, чтобы эти люди глазели на меня.
– Но ведь нам надо поведать причину сражения и рассказать, как оно протекало. Если мы тронемся в путь раньше, чем они прибудут, то они насочиняют всяких небылиц и нас же во всем обвинят.
– Мне все равно.
– А что делать с захваченным оружием?
– Мы сломаем его.
– Тогда я возьму хоть что-то себе на память. У меня нет даже чекана, а мне бы хотелось сражать им врагов.
Он поднял один из чеканов и сунул его за пояс.
– Well! – сказал англичанин, заметив это. – Если Халефу можно, то и я возьму себе один боевой топор. Я сохраню его, и пусть он напоминает мне о неосторожном мастере, который сшиб меня с лошади. А поскольку меня лишили моей шляпы, то один из этих джентльменов обязан уступить мне феску.
Он тоже поднял топор, а потом принялся осматривать красные фески побежденных нами врагов, чтобы выбрать среди них подходящую. Его простодушие заставило меня втайне усмехнуться; впрочем, я не стал одергивать его. Разумеется, он не мог остаться с непокрытой головой, ведь на Востоке позорно показываться на улице без головного убора, но взять чужую феску значило дождаться неприятностей.
Я поднял свой чекан, и мы быстро покинули это место, которое могло стать нашим смертным одром.
Оско и Омар оседлали пегих лошадей; своих прежних коней они решили продать. Кроме них, они вели за поводья еще одну пару лошадей, которую хотели вернуть Стойко.
Счастливые, что так легко отделались, мы поскакали на рысях, напоследок уничтожив оружие наших врагов.