– Вот я и во второй раз попался тебе в руки, о эмир.
– Да, и это мне не нравится. Ты же сам тогда говорил, что обязан мне жизнью и честью; я стал твоим другом и братом, и все же ты выстрелил в меня!
– В тебя? Ты ошибся. Мы послали разведчика; он не возвращался. Тогда мы отправились по его следам. Я увидел вас и услышал твой спокойный голос. Затем я увидел, как твой друг замахивается на тебя ножом; тогда мы выстрелили в него.
– Стало быть, ты знаешь, что я не хотел сражаться с вами?
– Да.
– Хорошо! Ты мне по-прежнему как брат. Я отпускаю тебя на волю. Ты можешь идти.
– В самом деле, эмир? – недоверчиво спросил он. – Но… но… но так… так никто не делает!
– Разумеется, мусульманин нет, но ведь ты знаешь, что я христианин. Ступай ради Бога к своим. Скажи Ахмеду Асаду, что я хочу мира! Завтра утром я приду в ваш лагерь и поговорю с ним.
– Ты рискнешь это сделать?
– Тут нет никакого риска. Я не опасаюсь вас, хотя вас намного больше.
– Ты тоже знаешь об этом?
– Да. Ваш лазутчик солгал. Он сказал, что вы послали гонца за провиантом. На самом деле он приведет подмогу. Так, сколько вас будет?
– Сто двадцать. Вы погибли.
– А я тебе повторю, что я вообще вас не боюсь. Ступай и скажи об этом своим! Ваш поход легко может обернуться поражением.
Он пошел; я попросил Халефа проводить его. Вскоре появился Амад эль-Шандур. Его бурнус был полон крови; выстрел пришелся в плечо.
– Я не вижу курда! – гневно воскликнул он. – Где он? Кто его отпустил?
– Я.
– Эфенди, мне что, тебя убить? Эта собака стреляла в меня, а ты его отпустил! Ты видишь кровь на моей одежде? Она взывает к мести!
– Он находился в моих руках, а не твоих. Я мог делать с ним все, что угодно. Если хочешь справиться с ним, вначале его поймай!
Мое спокойствие импонировало ему, хотя он с трудом сдерживал свой гнев. Напоследок я сказал шейху:
– Этот курд сказал мне, что мы обречены. Их отряд насчитывает не двенадцать, а сто двадцать воинов.
– Сто двадцать? Это ложь!
Я сделал вид, будто не расслышал оскорбления. На следующее утро – вопреки моим советам – Амад эль-Шандур повел бедуинов в сражение. Их войско замыкали Халеф с сыном.
– Сиди, – крикнул он, – ты злишься на меня? Неужели Ханне, лучшей среди жен, придется услышать, что я трус? Хаджи Халеф Омар не опозорит свое имя.
Он уехал. Со мной и лордом остался лишь Омар бен Садек.
– А ты? – спросил я его.
– Я не безумец, – ответил он. – Пусть меня считают трусом; мою гордость не уязвят эти люди.
– Ты прав. Впрочем, ты, пожалуй, найдешь повод показать свою храбрость.
Мы стали спускаться в долину, где уже началось сражение.
– Если мы не поторопимся, курды перебьют наших бедуинов всех до единого. Вперед, вперед! – воскликнул лорд.
Вскоре перед нами открылось поле брани. Нападение окончилось полной неудачей. Мы увидели лежащие тела убитых и раненых. Амад эль-Шандур спасался бегством от пятерых курдов. Еще один курд мчался за маленьким Кара бен Халефом; его отец безуспешно пытался им помешать.
– Скорее к мальчишке! – крикнул я своим спутникам.
Я настиг курда как раз в ту минуту, когда он взвел ружье, готовясь выстрелить в Кара бен Халефа. Я замахнулся «медвежебоем» и ударом приклада свалил врага с лошади. Он остался лежать бездыханный. Мальчишка был спасен. Я же поспешил на помощь Амаду эль-Шандуру.
Когда я приблизился, он лежал на земле; оружия в его руках не было; Ахмед Асад заносил над ним нож.
– Стой, не убивай его, иначе погибнешь сам! – крикнул я, направляя к ним своего коня. В ответ курд выстрелил. Я почувствовал себя, словно человек, сидевший на стуле, чьи ножки внезапно подломились. Пуля попала в Ри. Быстро вытащив ноги из стремян, я бросился наземь. Едва поднявшись и не обращая внимание на курда, я подбежал к Ри. Пуля попала ему в грудь; спасти его было уже нельзя. Мной овладела страшная ярость, которой я никогда не испытывал прежде. Я повернулся к курду, но тот уже в страхе ускакал от меня. Я хотел подстрелить его, но, к счастью, рассудок снова вернулся ко мне. Если бы я убил шейха курдов, я лишь сильнее разжег бы кровную месть. Его надо было схватить живым. Но как? Внезапно Амад эль-Шандур попытался подняться и, стеная, сказал мне:
– О эмир, я что-то сломал себе, а твой великолепный Ри мертв. Возьми мою сивую лошадь и отомсти за нас Ахмеду Асаду!
Лошадь прекрасно повиновалась мне; вскоре ударом приклада я свалил противника:
– Ты застрелил моего коня. Ты знаешь, что такая лошадь стоит жизни сотни курдов. Теперь ты мой пленник. Если ты не станешь мне повиноваться, мой нож моментально настигнет тебя.
Мы вернулись к скале, где лежал бездыханный Ри. Все говорили мне слова утешения. Внезапно Омар вскрикнул:
– Чудо Аллаха, смотри, смотри, эфенди, он идет, он идет!
– Кто, кто? – спросил я.
– Твой Ри!
Ри? Неужели он был лишь легко ранен? Я метнулся к Омару. Да, теперь и я видел, как, спотыкаясь и пошатываясь, медленно брел Ри. Из его груди стекала ручейком кровь. Сердце у меня разрывалось. Я подбежал к нему и руками обвил его шею, в то время как Халеф попытался остановить кровь. Конь дышал все медленнее; вот уже его язык замер; он испустил тихий вздох, судорожно дернулся… Теперь он был мертв.
…Тем временем уцелевшие бедуины собрались возле меня. Недоставало двенадцати человек. Как мы узнали потом, шестеро из них погибли, остальные были взяты в плен. Курды тоже понесли тяжелые потери. Они попытались приблизиться к нам, но Халеф несколькими выстрелами остановил их. Тогда я вышел им навстречу и, подойдя примерно на сотню шагов, обратился к ним со словами:
– Оставайтесь на месте. Мы взяли в плен Ахмеда Асада и брата Гафала Габойи и моментально убьем их, если вы будете враждебны с нами. Мы хотим заключить с вами мир, но я требую, чтобы нам выдали пленных, а также тела убитых для погребения. Кроме того, курды должны покинуть эту местность и дать мне двух персидских коней взамен убитого скакуна. Я даю вам четверть часа. Если вы не согласитесь с этими условиями, мы вздернем пленников на этом дереве.
Вскоре курды отступили. Пленные бедуины направились к нам.
Нам осталось лишь похоронить Ри, что мы и сделали на вершине скалы, близ могилы Мухаммеда Эмина. Настала печальная ночь. Я не мог сомкнуть глаз; Халеф и Омар тоже не спали; лорд непрестанно поносил бедуинов и их вождя. Хорошо, что они не понимали его! Рядом вскрикивал в бреду Амад эль-Шандур, призывая меня на помощь. Я обрадовался рассвету.
– Сиди, мне так грустно, так горько, – сказал Халеф. – Я уже никогда не стану смеяться. Мое сердце преисполнено слезами, словно умерла сама Ханне, прекраснейшая среди жен.
Я пожал ему руку, но не сказал ничего. Вместе с остальными мы стали спускаться в долину. В полдень мы отпустили наших пленных. Амад эль-Шандур, снова придя в себя, пожал мне руку и сказал:
– Слава Аллаху, что ты со мной, сиди! Ты меня спас. Прости меня! Я хотел крови; ты хотел любви; я пролил свою кровь и отнял у тебя Ри; ты же снискал любовь всего нашего народа!
Мы провели в здешнем краю еще четыре недели, пока Амад эль-Шандур не выздоровел. Наконец, пришла пора отправляться в путь. Англичанин поехал в Багдад, я – в Дамаск. Бедуины провожали меня полдня, а Халеф и его сын еще долго ехали рядом со мной.
– Сиди, мой милый, дорогой сиди, – сказал Халеф, осушая слезы. – Да хранит тебя Бог… всегда, а… я… я не… могу… дольше говорить!
Громко всхлипнув, он повернул лошадь и галопом понесся прочь. Я пожал его сыну руку и сказал со слезами на глазах:
– Будь таким же храбрым и праведным человеком, как твой отец! Быть может, мы еще увидимся. Если будешь когда-нибудь в Курдистане, то поднимись на скалы, где мы были, и поклонись от меня Ри!
Его губы дрожали; он хотел что-то ответить, но лишь молча положил руки на сердце и поскакал вслед за отцом…