После окончания школы вопроса куда поступать перед Геной не стояло – твердо решил стать доктором. Ведь надо же было что-то делать с речью. Другие врачи не смогли ему помочь. А он сам себя возьмёт и вылечит!
Интеллигентный, скромный парень с умным взглядом вступительные экзамены сдал не лучшим образом, но его грамоты за спортивные достижения оказались весомым аргументом для приемной комиссии, и Гена стал студентом 1 курса лечебного факультета Владивостокского медицинского института. Учёба началась с «колхоза». В сентябре всех первокурсников лечфака направили на уборку урожая в богом забытое село Спасского района. Приехали кто с телогрейками, кто с сапогами, а Гена – с гитарой. И не прогадал. Через неделю его считали своим все двести студентов, среди которых преимущественно были девушки. Некоторые строили глазки гитаристу, но его неодолимый страх перед общением с прекрасным полом, который «любит ушами», надежно защищал от любых посягательств на его сердце.
Учился Гена средне. Преподаватели с пониманием относились к особенностям его речи. Ведь не каждому доктору надо иметь хорошо подвешенный язык. Тем более Гена всем объявил, что будет врачом по лечебной физкультуре. Однако, при первой возможности он обращался к специалистам кафедр, где проходил тот или иной курс со своей проблемой. Институтская профессура давала рекомендации по укреплению нервной системы. Гене прописывались курсы медикаментозного лечения. Назначались «токи», «расчески», «массажи», «воротники». Но это никак не отражалось на его речи. На кафедре психиатрии он даже подружился с молодой ассистенткой, которая стала проводить с ним сеансы психотерапии, переросшие в нечто большее. Гена был очень ей благодарен, что почувствовал себя настоящим мужчиной, но, к сожалению, Цицероном так и не стал…
Учебные семестры сменялись студенческими практиками. Лето Гена проводил на заработках в стройотряде «Гренада». А с четвертого курса стал подрабатывать сначала санитаром, а потом медбратом в Краевой больнице.
На пятом курсе Гене сказочно повезло. Он устроился на «хлебную» работу в морг при кафедре судебной медицины. Невысокий, молчаливый молодой человек в отутюженном накрахмаленном белоснежном халате мог бы легко сойти за профессора. Но взяли его на кафедру только санитаром, чтобы ночью принимать криминальные трупы, а в дневное время – выдавать родственникам «отработанные» патологоанатомами тела. Родственники не скупились благодарить тех, кто в последний раз оказал помощь, пусть и косметическую, их близким. Дарили спиртное, продукты, деньги.
У дежурного санитара было даже своё помещение – комнатенка или скорее каморка, находившаяся в глубине морга. Она была настолько маленькой, что там с трудом помещалась узкая кушетка и тумбочка. Окна не было. На стенах – полки с инструментарием для вскрытия тел: никелированные ножи, пилы, молотки разных размеров. На кушетке – кипа бумаг и чайник. Дежурка закрывалась изнутри, а попасть в неё можно лишь пройдя через весь анатомический зал с прикрученными к полу никелированными столами, на которых покоились накрытые простынями трупы. В зале всегда было очень светло. Выложенные белоснежным кафелем стены, пол и потолок отражали неоновый свет десятка «дневных» ртутных ламп. Их не гасили ни днём, ни ночью. А они помимо фотонных потоков наполняли помещения морга постоянным убаюкивающим гулом, под который дежурным санитарам легко засыпалось.
Ещё в зал выходила массивная металлическая дверь с увесистой железной ручкой-запором. Казалось, что её приспособили, сняв с корабельной переборки. За ней находился холодильник. Он представлял из себя комнату в двадцать квадратов с пристенными дощатыми полками, на которых штабелями лежали замороженные тела невостребованных жертв. Через определенное время они перемещались в формалиновые ванны анатомического зала кафедры анатомии. И там ещё исполняли свой последний долг, служа студентам. Холодильник освещался одной лампочкой, включавшейся снаружи из зала.
Сама кафедра судебной медицины находилась на первом этаже старого двухэтажного кирпичного здания, вросшего в землю по самые подоконники. Выглядело оно совершенно неприглядно. Грязная побелка. Почерневшая от времени шиферная крыша. Покосившийся деревянный навес над входом в полуподвальный морг. Истертые деревянные ступеньки вели на второй этаж, где в нескольких комнатках ютилась кафедра латинского языка. Несмотря на неприглядный вид, развалюха была привлекательным местом, потому что в ней был морг, в котором мечтал побывать каждый первокурсник. Посещение этого мрачного заведения считалось «пропиской» в меде. Первокурсники, изучавшие латынь с самого первого семестра, сидели на втором этаже, а в перерывах между парами спускались вниз. С опаской подходили к двери в морг, иногда стучались и просились зайти посмотреть.