Но я увидел их около лабиринта из стогов. Спрыгнув, я кинулся к ней через очередь туристов, которые ждали, когда им дадут раскрасить тыкву.
Камерный оркестр в белой беседке исполнял музыку какого-то мертвого композитора, над ними висел плакат, поздравлявший всех с тем, что городу исполнилось триста двадцать пять лет. Как только музыка закончилась, и все зааплодировали, зажглись черные металлические уличные фонари. Я споткнулся об одну из светящихся тыкв, которыми был украшен тротуар.
Вот черт. Придется бежать.
Я проталкивался через толпу у беседки, прокладывая себе путь через море локтей и детских колясок.
– Смотри, куда…
– Эй!
Я ни на кого не обращал внимания. Пока чья-то огромная рука не схватила меня за шею, дернув назад так, что я уронил сумку. Одной секунды было достаточно, чтобы понять, чья это рука. От мистера Викворта пахло лимоном и маркерами для доски. В желудке у меня зашевелился змеиный клубок.
– Мистер Реддинг. Извольте объяснить причину вашего непристойного поведения.
Вы когда-нибудь слышали, чтобы человек кудахтал? Я вот раньше не слышал. Пока мистер Генри Викворт не заметил, что я заснул на уроке английского в первый же день в новой школе. Его лицо тогда приобрело фиолетовый оттенок, какого в природе не бывает, а я вместе со всем остальным классом прослушал лекцию об уважительном отношении и грубости. О различии этих понятий мне в тот же день после уроков пришлось писать эссе.
Да, меня наказали в первый же день в новой школе. Но этим не кончилось: Викворт оставлял меня после уроков каждый день в течение всей первой недели. Таким образом я успел написать о неуважении, неосмотрительности и чести. Я был уверен, что он сломает линейку о мою голову, когда нужно было написать, что значит «умник», а меня хватило только на одно предложение: «Мне кажется, это всезнайка, сэр».
Мистер Викворт постоянно смотрел на школьном компьютере всякие реалити-шоу про выживание, и уделял гораздо больше времени им, а не урокам. Стены его кабинета были увешаны цитатами из классиков, но, по-моему, он сам их выдумывал. Например, «Школа очень важна. Будь внимателен в классе. Эрнест Хемингуэй». Знаете, если бы мне пришлось выбирать: целый час таращиться в телевизор на таблицу настройки или пойти на его урок, я бы выбрал таблицу – она в тысячу раз интереснее.
– Ну? – он сжал мои плечи. – Что ты можешь сказать в свое оправдание, Проспер?
Иногда мне очень хочется научиться сначала думать, а потом говорить.
– Почему я вообще должен разговаривать с вами, если мы не в школе?
Знаете, если сунуть яйцо в микроволновку, желток вскипает, а потом – раз! И он уже взорвался, заляпав всю кухню. Так вот, видимо, придется просить маму отдать мою форму в химчистку, чтобы отчистить ошметки мозга мистера Викворта. Но тут внезапно появилась Прю.
– Вот ты где, Проспер! – радостно воскликнула она. Подружки выстроились у нее за спиной и пялились на меня. – Ой, здравствуйте, мистер Викворт! Как вам фестиваль? Бабушка просила передать привет и поблагодарить за ваш тяжелый труд.
Викворт ослабил хватку. Я вывернулся и успел заметить, как меняется выражение его лица. Он приоткрыл рот, и лицо, которое только что было такого же цвета, как огненно-рыжие волосы Прю, сделалось нежно-розовым. Он был в восторге.
– О, мисс Реддинг! Простите, что не заметил вас раньше.
Он и все остальные расступились, чтобы Прю смогла пройти. Она подошла ко мне и ласково потрепала по голове. Эта дурацкая привычка появилась, когда сестра внезапно переросла меня сантиметров на десять за лето. Близнецы из нас, конечно, так себе. У меня темные волосы и темные глаза, а у нее волосы рыжие, а глаза голубые. И мы вообще не похожи на родственников.
Но я помню, как было раньше. Каждую больничную палату. Помню, как мне приходилось ходить в школу без нее, а потом возвращаться и показывать ей свои рисунки, потому что нам запрещалось фотографировать на телефон. Помню, как у меня все холодело внутри, если она выглядела бледнее или дышала тяжелее.
А когда мы были совсем маленькими, я вылезал из постели посреди ночи, чтобы проверить, как она там. Убедиться, что ее сердце все еще бьется.
Глава 2
Невезение
Бабушка считала, что проблемы с сердцем у Прю – единственное невезение, постигшее нашу семью за несколько веков. Это правда. Но даже в худшие дни я мог рассмешить сестру дурацкой историей, посмотреть вместе с ней кино, помочь ей передвигаться по дому, приготовить обед, если родители были в отъезде. Я знал наизусть все номера ее докторов. И помню их до сих пор.