- В этом облике ты утратил половину своих способностей.
- Зато теперь я могу делать так! – доберман вышел из тени и почесал себя лапой за ухом.
- Давно не виделись, Душегуб, - пробасила девочка.
- Давненько, - пёс дернул ушами и уселся ближе к костру.
- Ты лишний в этом мире. – Малышка снова вернулась к пазлу.
- Отправь меня назад, - отозвался Эрхар. – И равновесие восстановится.
- Ты был и остаёшься эгоистом, Душегуб. – Пухлая детская ручонка методично добавляла к картинке новые и новые элементы. – Твоя судьба безразлична Равновесию, да и мне тоже. Моя задача – расставить всё по своим местам. Так и будет. Но нужна жертва. – Девочка резко вскинула голову и уставилась на Вову. – Хотя, вижу, ты всё предусмотрел. Начнём ритуал.
- Что? – не выдержал Лухманов. Как раз в этот момент пламя костра взвилось к сводам пещеры. – Жертва? Я? Я – жертва?
- Такова судьба, - глухо ответил доберман. Его глаза блеснули красным заревом. – Смирись!
- Ты обещал! – Заорал Вова, а земля под ногами задрожала. – Ты обещал вернуть Женю!
- Идиот! – рыкнул Эрхар. – Невозможно воскресить мёртвого!
Пещеру внезапно заполнил туман. Густой и липкий. Дышать стало трудно.
- Ты использовал меня, сволочь! – Лухманов зашёлся кашлем. Он ничего не видел, кроме двух красных точек - глаз Эрхара.
- Варлоки всегда лгут, - последовал ответ, и Вова понял, что это правда. Он выхватил из заднего кармана складной нож (ещё один трофей от мракоборцев). Раз, и пружина освободила клинок. Короткий, но смертоносный.
Лухманов рванулся вперёд. Доберман прыгнул. Острые зубы сомкнулись на запястье. На левом запястье... Со всего размаха Вова вогнал стилет в брюхо пса, а затем ударил снова, и снова, и снова…
Кровь. Горячая кровь. Её запах. Её вкус на губах.
Мир закачался, закружился и поплыл, унося Вову в неведомые дали.
Лухманов закричал, но голос превратился в рёв горы Большое Богдо…
Последнее, что он видел: лицо Жени.
Последнее, что слышал – низкий хриплый шёпот: «До встречи, Вальдемар»…
Глава двадцать вторая. Давным-давно, где-то в другой реальности…
…Эрхар Клей, прозванный Душегубом за многочисленные грехи, в полном одиночестве встречал тридцать восьмой день рождения. А точнее – провожал: солнце неумолимо клонилось к закату.
Эрхар поёжился. В малом чертоге заметно похолодало. Огонь в очаге догорел, и угли тлели красными звёздами.
Тридцать восемь… Да он совсем старик! Костлявая дышит в затылок, ибо вся жизнь есть медленная смерть. Каждый прожитый день приближает неизбежный финал.
До чего на душе гадко! До чего пакостно!
Эрхар схватил штоф и нахмурился: вина не осталось. Когда он успел всё выпить? И какой это по счёту штоф? Не всё ли равно!
- Эй! – хмельным голосом кликнул Душегуб чашницу – робкую девчонку не старше четырнадцати, что жалась в тёмный угол так усердно, будто хотела слиться с серым камнем стен. Она, её отец – псарь, тугоумный здоровяк конюх, да престарелая кухарка – всё, что осталось от многочисленного штата прислуги. Люди бежали от него, как от чумы. И правильно делали…
Взгляд скользнул по тощей фигурке, и Клей облизнул губы, забыв про вино. Хотелось женщину. Распутную, развратную, похотливую, как сука в течке. Такую, чтоб могла удовлетворить самую дикую прихоть.
– Ты девственна? – сурово вопросил Эрхар. Пигалица вздрогнула и залилась слезами. Эка дура! – Пошла прочь! – рыкнул Клей и запустил в девицу кубком. Ему нужна сейчас умелая шлюха, а не тугая щель бьющейся в истерике отроковицы.
Чашница убежала, и Эрхар остался совсем один. Он пошерудил кочергой угли, развалился в кресле и закрыл глаза.