Итак, я стал купцом, ведущим торговлю с Гвинеей. Поскольку, к глубочайшему сожалению, мой друг капитан скончался вскоре по возвращении на родину, я решил отправиться в Гвинею самостоятельно. Я отбыл из Англии на том же корабле и опять-таки после окончания полнолуния. Увы! Во время этого путешествия меня постигло ужасное несчастье.
Проходя между Канарскими островами и побережьем Африки, на рассвете наш корабль подвергся внезапному нападению турецкого корсара из Сале, который погнался за нами на всех парусах. Мы тоже подняли все паруса, какие только могли выдержать наши реи и мачты, но, видя, что пират уже близко и неминуемо догонит нас через несколько часов, приготовились к бою.
Пиратский корабль нагнал нас, подойдя с борта. Мы навели на него восемь пушек и дали залп. После этого он отошел немного подальше, предварительно ответив на наш огонь не только пушечным, но и ружейным залпом, данным находившимися на нем примерно двумя сотнями человек. Впрочем, нам это не принесло никакого вреда.
Затем пират приготовился к новому нападению, а мы — к новой обороне. Подойдя к нам на этот раз с другого борта, он взял нас на абордаж: человек шестьдесят разбойников ворвались к нам на палубу и бросились рубить снасти. Мы встретили их ружейной пальбой, пиками и ручными гранатами и дважды очищали от них нашу палубу. Во время этого сражения я сожалел, что не могу превратиться в зверя, как, по рассказам отца, это делал мой дед, но, увы, я все еще был молод и глуп, а до ночей полной луны оставалось еще больше недели.
Тем не менее, чтобы поскорее покончить с этим печальным эпизодом моего повествования, скажу, что корабль наш был приведен в негодность, трое наших матросов погибли, а восемь получили ранения, и мы были вынуждены сдаться в плен. Нас доставили в мавританский порт Сале. Меня не увели, как остальных наших людей, в глубь страны ко двору султана; капитан пиратского корабля оставил меня себе в счет его доли добычи, и я стал его рабом.
Столь резкая перемена в судьбе, в одночасье превратившая меня из купца в несчастного раба, буквально раздавила меня. Мне вспомнились пророческие слова моего отца о том, что придет время, когда некому будет выручить меня из беды и утешить. Провидение покарало меня, и я погиб безвозвратно. Но все это было пока лишь слабым намеком на те тяжкие испытания, через которые мне предстояло пройти в будущем.
Поскольку мой новый господин, точнее хозяин, взял меня к себе в дом, то я надеялся, что, отправляясь в следующее плавание, он захватит меня с собой. Я был уверен, что рано или поздно его поймает какой-нибудь испанский или португальский военный корабль, и тогда я вновь обрету свободу. Однако надежды мои скоро рассеялись, ибо хозяин, похоже, распознал во мне признаки моей истинной природы и тем самым окончательно поработил меня. В день первого же полнолуния он велел принести мощные колодки, окованные серебром, меня раздели донага и приковали к фонтану. Немало мудрецов и визирей побывали в доме моего хозяина, чтобы посмотреть на меня и изучить мои повадки, ибо им доводилось слыхать об альмустазебе, как они называли такого зверя.
С восходом луны я превратился в зверя. Когда это происходит, моя плоть горит невидимым огнем, и сильнейшая боль терзает мои члены и челюсти. Мир начинает восприниматься как бы через закопченное стекло, а звуки его становятся глуше, словно мою голову оборачивают толстым шерстяным одеялом. И при этом я, как личность, обладаю не большей свободой действий, чем беспомощный пассажир застигнутого бурей судна, ведомого безумным капитаном, и этот капитан — зверь. Я видел мудрецов, обсуждавших мое перевоплощение и представшего перед ними зверя, но их слова были для меня всего лишь шумом, и мой одурманенный мозг воспринимал их так, как голодный воспринимает прекрасное, сочное мясо. Помню даже, как они скормили зверю маленького ягненка, но также они кололи его иглами, вырывали клочья меха с его боков и зарисовывали его в свои свитки.