Он заморгал, глядя на нее; его глаза уже набухли от слез. Кожа, покрытая татуировками, покраснела.
– Это точно! А-а-а…
– Я же говорила – не подкрадывайся ко мне, – прошипела Хелес. – Давай, докладывай.
– Фарасси, похоже, тут нет. Думаю, слух оказался ложным. И простите за прямоту, но почему мы не расследуем действия Темсы? Странно, что камерарий требует, чтобы мы следили за Фарасси – особенно после того, как вы представили ему отчет…
Хелес в последний раз обвела взглядом балконы.
– Странно, да? В кои-то веки ты оказался прав. Ты учишься, проктор Джимм.
Она смотрела на него лишь краем глаза, но даже так ей было видно, что он надулся от гордости. Ей следовало радоваться тому, что юный проктор готов заниматься такой грязной и неблагодарной работой. Но она лишь зарычала.
– В чем дело, дознаватель? – спросил Джимм.
Хелес захотелось обругать его и прогнать, но она решила, что он должен знать правду.
– В том, проктор, что за эту ночь мы ни хрена не сделали. Да, ты новичок, но тебе нужно поскорее привыкнуть к поражениям. На этой работе у тебя их будет предостаточно. «На этой работе», ха! Это не работа, а проклятие. Если появляется хоть какая-то надежда на успех, хоть какое-то движение вперед, начальник срет тебе на голову. Как будто здесь, в этих трущобах, не хватает дерьма.
Повисло холодное, неловкое молчание, но в конце концов Джимм обрел дар речи.
– Я думал, вы никогда не проигрываете.
– Я не проигрываю. Но тут у меня связаны руки! – рявкнула Хелес и стукнула кулаком по стойке. Бармен пугливо взглянул на нее и быстро поставил перед ней еще одно пиво. Дознаватель Хелес прищурилась. – Темсе разрешают безнаказанно резать людей, а мы должны стоять и смотреть на то, как он это делает. Это так приятно. Похоже, он водит дружбу с влиятельными людьми, раз Ребен на его стороне. А раз так, значит, на Кодекс можно наплевать. На хрена нужны законы, проктор, если они относятся не ко всем? В чем смысл?
Даже услышав подобные кощунственные речи, Джимм не утратил оптимизма. Это сильно злило Хелес.
– Проигрывать гораздо легче, когда виноват кто-то другой. Я забыл запереть замки в ту ночь, когда душекрады решили попытать счастья в нашем доме. Я во всем винил их. Но вечно так делать невозможно.
Хелес понимала, что он прав, но все равно решительно закачала головой.
– Проктор, философ из тебя хреновый, так что просто действуй по Кодексу. И я же говорю: мертвецы есть у всех. Я прекрасно знаю, что такое чувство вины – например, когда разводишь костры в подвалах, а потом две семьи сгорают заживо. Как тебе такое, Джимм? Я злюсь не потому, что проиграла, и не из-за вины. Я злюсь потому, что другие проиграли и тем самым подвели меня, а это совсем, совсем другое. Именно поэтому ты останешься здесь, в этой сраной дыре, – на тот случай, если Фарасси просто опаздывает.
Проктор облизнул губы.
– А если он появится?
– Тогда делай то, что должен. Занимайся долбаным дознанием.
Хелес засунула руки в карманы плаща и выпрямилась, словно часовой над бурным морем. Джимм медленно отступал, словно думая о том, не стоит ли выдавить из нее побольше сведений. Однако он мудро подавил в себе это желание и растворился в толпе.
Хелес выбралась из душного зала и вышла на улицу. Целый час она провела, стоя в дверях дома, чуть в стороне от мощных призраков, охранявших арены. Она стояла до тех пор, пока солнце не сдвинулось в небе и не начало жечь ей лицо. Подождав еще немного, Хелес широким шагом двинулась на запад, к границе центральных районов.
Хелес все рассчитала. Она все измерила. Она все взвесила. Именно этим она занималась уже десять лет, и именно это сейчас заставляло ее ноги двигаться – несмотря на риск и на приказы начальства. Да, она не может выслеживать Темсу, но про его сообщников Ребен ничего не сказал.
Про таких сообщников, как вдова Хорикс.
Полы плаща развевались у нее за спиной; Хелес не сбавляла шаг, даже если на пути попадался какой-то неповоротливый прохожий. Она прокладывала себе путь сквозь толпу, словно угорь через заросли водорослей.
Путь с окраин был долгим, и когда дознаватель добралась до более роскошных кварталов, солнце уже садилось. Хелес остановилась у тележки с горячей выпечкой, над которой поднимался пар, и решила успокоить бурчащий живот. Есть – это так неудобно; Хелес мечтала о волшебном напитке, который навсегда избавил бы ее от необходимости принимать пищу. Городу он пошел бы на пользу.
Она стояла и ждала; в конце концов недоеденный пирог в ее руке остыл, а торговец начал похотливо на нее поглядывать. Она пронзила его убийственным взглядом и выбрала другое место для наблюдения – лавку, где торговали водой из родника. Соль и пряности, которым был сдобрен пирог, – если честно, довольно мерзкий, – вызвали у нее жажду.