Когда Нун остановился, чтобы написать что-то на чистом крае журнала, Темса не увидел, большое ли это число или маленькое. Он все понял только тогда, когда измеритель встал и кивнул Фенеку.
– Ваше Взвешивание завершено, – сдавленным голосом произнес тор Фенек, фальшиво улыбаясь. – Вас пересчитали. Вы удовлетворяете требованиям. Добро пожаловать в общество благородных людей, тор Темса.
Темса низко поклонился.
– Благодарю вас, тор Фенек. И вас, измеритель Нун. На каком уровне я нахожусь?
Подойдя к тору, он протянул ему руку, и тот после паузы холодно пожал ее. Желая позабавиться, Темса крепко ее стиснул. Фенеку настолько это не понравилось, что он пошатнулся и ахнул.
– Скажите, каков мой уровень?
Свободной рукой Фенек указал на точку в списке между тал Джиаб и тором Ренином.
– Двадцать тысяч четыреста девяносто шесть, – сообщил Нун.
Темса наклонился к свитку и нашел знакомое имя; над ним располагался всего лишь десяток имен.
– А где находитесь вы, господин?
Фенек указал куда-то дальше, в нижнюю часть свитка.
– Вон там.
– И сколько это?
Тор молчал так долго, что Нун решил заполнить паузу:
– Девятнадцать тысяч и четыре.
На этот раз Темса не стал прятать волчью усмешку.
– Ясно. Ну что ж, директор Фенек, всего вам хорошего. Еще раз благодарю вас за то, что решили оберегать мое состояние, поместив его в такое престижное хранилище. Полагаю, вы не только тщательно подбираете клиентов, но и держите их средства под надежной охраной?
– Уровень защиты у нас выше, чем в любом другом банке Аракса. У нас шесть хранилищ, которые расположены одно в другом. Во всех Дальних Краях нет более крупного помещения, если не считать убежища императора, – заявил Фенек.
– Отлично, – ответил Темса.
Он наконец отпустил руку тора и решительно зашагал к дверям. Люди, толкавшие тачки, и его телохранители окружили его, трогали его за плечи, когда он проходил мимо. Темса не препятствовал им, а, напротив, беззастенчиво наслаждался торжеством. Его костюм, похоже, был очень ему к лицу. Но когда Темса в последний раз взглянул на сверкающую гору – на свое состояние – он почувствовал, что вполне заслужил звание тора. Он заработал его кровью, потом и слезами – да, не своими собственными, но это не значит, что он не может порадоваться своему счастью.
– Похоже, теперь тебе нужна только башня, – буркнула Ани.
Темса ухмыльнулся.
– Знаешь что, дорогая? Это неплохая идея. Давай посмотрим, что сегодня нам предложит тал Хейю-Небра, узнаем, как соотносятся предложения Сизин с планами Культа. Возможно, тал будет настолько щедра, что одолжит мне свой дом – до тех пор, пока я не найду что-нибудь получше. По-моему, в последнее время в «Плите» стало тесновато.
Ани долго не отвечала, и Темса уже решил, что она не расслышала его слова.
– Я же говорю: ты движешься ужасно быстро, и это меня тревожит.
В следующий шаг Темса вложил все свои силы, и его нога высекла искру из мрамора. Эхо от удара полетело по залу, и счетчики монет подскочили от неожиданности.
– Ани, я плачу тебе не за это. Тревожиться – моя работа. А ты занимайся тем, что у тебя получается лучше всего, например рубить людям головы.
Глава 4. Старые боги и новые трюки
Говорят, что ни одни ворота не могли остановить Пленопса Разрушителя. Кое-кто утверждает, что у него был самый острый топор в Круглой земле, который разрубал самые нити души. Другие говорят, что у него был боевой клич, от которого дверные петли и замки разваливались на части. Но все мы, кто его видел, кто стоял рядом с ним на Удушливых равнинах, все мы знали, что это не так. Сотня порабощенных душ была внутри него, и он повелевал каждой из них. Только в бою он спускал их с поводка и рвал двери на части, приняв облик, который не был похож ни на него, ни на человека. Первые строки эпического произведения
С говорящим мечом одна беда – его сложно заткнуть. Видят мертвые боги, придушить его невозможно.
Тот факт, что мы с ним вместе оказались в заточении, похоже, открыл в нем какие-то шлюзы, сдерживавшие словесный поток. В течение двух дней эта штука болтала без умолку и поведала мне как историю всей своей жизни, так и многое другое. Дело осложнялось еще и тем, что меч прожил около трехсот лет – и это только после того, как его поработили – и он, похоже, твердо вознамерился рассказать мне о каждой секунде своих страданий.
На второй день моя голова уже окончательно прилипла к двери гардероба; я засыпал от скуки, а меч продолжал трещать о господине Таком-то и генерале Сяком-то, или о битве, которая произошла Хрен-Знает-Где. Чужие истории меня вообще не интересуют – кроме тех случаев, когда они помогают мне взломать дверь или получить что-то блестящее и дорогое – но, несмотря на мое вежливое покашливание и на все мои возгласы, меч снова и снова направлял разговор к своим историям.