Я посидел, удивляясь такому желанию, а потом протянул руку и сдернул... Там стоял козел.
— Мне надо один кочан капусты, — сказал он хрипло, шепотом, как старик.
Он был старый, облезлый, и у него тряслась борода.
— Мне надо один кочан капусты, — проговорил он, — я скоро умру, мне надо один кочан капусты...
Я сказал: если у нас и была капуста, если у нас и были капустные грядки, то всего три-четыре, и то летом, а сейчас зима. Неужели он сам не знает, что сейчас зима?..
— Один кочан! — хрипел он.
— Всю капусту, которую мы собрали, мы сами давно съели, теперь покупаем капусту в магазине...
— Я знаю, — сказал он, — я знаю, но я знаю и другое. Мне надо один кочан...
— Тихо, — сказал я. — Тихо! — Мне показалось, что просыпается Диана. — Завтра! — сказал я. — Завтра я принесу тебе кочан капусты, а сейчас иди... — Я махнул рукой и опустил ковер.
Диана сидела на кровати.
— Я вспомнила, — сказала она, долго сидела, широко раскрыв глаза, а потом повторила: — Я вспомнила!
Я тоже вспомнил...
Стоим мы, я и Диана, тогда еще жених и невеста, среди капустных грядок, грядки тянутся далеко, до самого леса, день холодный, лицо Дианы — алое от мороза, она в синем пальто и белом пуховом платке стоит недалеко от меня, и мы разговариваем.
Мимо нас низко пролетают птицы, кажется, утки. Когда они пролетают близко, слышен свист, и мы замолкаем, а потом опять разговариваем. Мы разговариваем, я слышу свой голос, ее голос, а потом перестаю слышать. Мне начинает казаться, что здесь, кроме нас, никого нет, что все: и поле, и грядки с рядами капусты, и кочаны, крупные, зеленые, с фиолетовым налетом, и утки, которые пролетают мимо, и черная ворона, которая сидит недалеко от нас, и поле, на котором сейчас никого больше нет, и лес, в котором никто не скрывается, — что все это такое, как я сейчас вижу, и не может быть другим, ничего другого сейчас здесь быть не может, и я думаю: что мне делать, что делать?..
Встать на колени и закрыть глаза, затихнуть, чтобы тихо-тихо, не нарушаясь, постепенно гасла во мне эта картина... или крикнуть и бежать, бежать, бежать, пока не устану, не упаду — и тогда картина сама оборвется. Я уже представляю, как бегу огромными прыжками, все прыгает: деревья, кусты, дорога... Уже незнакомые места, я их не знаю. Где я? «Двадцать четыре», — говорю я.
Я слышу голос, который говорит «двадцать четыре», и вижу, что стою и разговариваю с Дианой, а она смотрит мне в лицо. Я вижу, что я стою и никуда не бегу, не стою на коленях, не закрываю глаза и не плачу...
— Двадцать два, — говорит Диана.
— Двадцать четыре, — говорю я...
А назавтра весь день я жду вечера, а весь вечер жду ночи.
Ночью я отгибаю ковер, и он является, я даю ему кочан капусты.
— Только об одном хочу спросить, — говорю я. — Разве ты был в тот день, я не видел, я думал, что там никого больше нет. Разве ты был?..
— Лес, — хрипит он, — тот лес, что начинался за капустными грядками... Я был там, в том лесу. Я видел...
Я И ДИАНА
Я шел по улице и увидел человека; вместо носа у него был пистолет.
Он шел и оглядывал дома, окна, деревья, улицу, а по улице шел я, и он увидел меня и заспешил ко мне.
И вот уже протянул мне руку, взял мою, жмет и не отпускает, и вместо носа у него пистолет.
— Я вас не помню, — хочу сказать я и отнять у него руку, но он держит крепко и не отпускает, рука холодная, как пистолет, а когда он наклоняется и смотрит мне в лицо, я вижу глаза, холодные, как пистолет, и черное дуло.
— Опустите вниз, — хочу сказать я и отнять у него ладонь, но он держит мою руку и не отпускает.
— Нет-нет, — говорю я. — Нет-нет! — кричу и хочу вырвать свою руку, но он держит и не отпускает, и тут я чихаю.
— Апчхи, — говорю я, — апчхи! — И он вдруг отпускает; ослабляет, а потом отпускает и сам достает из кармана платок, подносит его к лицу...
— Нет-нет! — кричу я. — Нет-нет!
Я кричу, а потом мы слышим пение и оборачиваемся: на балконе дома напротив стоит женщина и развешивает белье: вот она повесила маленькое пестрое полотенце и закрепила, потом повесила большое белое, а потом стала было развешивать розовую-розовую с кружевами кофточку, но вдруг схватила ее в охапку и убежала в дом. И больше не появлялась. Человек повернулся ко мне. В лице у него ничего не изменилось. Он взял мою руку...
— Догнала, — сказал позади голос, и Диана улыбнулась мне. Она стояла розовая, запыхавшаяся, и улыбалась. — Я думала: догоню — не догоню, догоню — не догоню, а ты и сам остановился, — и улыбнулась.