— Диана, — отвел я ее в сторону, — Диана... ты иди... ты иди, а я догоню... Иди и иди, а я догоню...
— Зачем? — улыбалась она. — Я думала: догоню — не догоню, догоню — не догоню, догнала, а ты говоришь — иди!..
Из папки у нее выпал листок бумаги, а потом еще, и я наклонился подобрать эти белые исписанные листочки.
Но когда я поднялся, я увидел, что Дианы нет, она стоит спиной ко мне, а за руку ее держит тот человек и смотрит ей в лицо: бусы на шее у нее съехали, и он смотрит ей в лицо...
— Подождите, — крикнул я, — подождите!
И подбежал, вырвал ее руку, всунул свою, отвел его в сторону, зашептал:
— Вечером-вечером-вечером, в восемь часов — вечером.
— Вечером, — наклонилась его голова, — вечером.
И он согнулся и пошел от меня.
Когда мы были далеко, ехали в троллейбусе в центре города и были далеко, я спросил:
— Ты очень испугалась, да?
— Нет, — сказала Диана, — я не испугалась.
— Знаю, — сказал я, — ты никогда не пугаешься, но все-таки сейчас ты испугалась, да?
— Нет, — сказала она, — я не испугалась, — и отвернулась от меня.
— Диана, — схватил я ее за руку, — Диана, не сердись, не сердись, но ты немного испугалась, да?.. Я знаю, знаю, всегда пугаюсь я, а ты не пугаешься, ты никогда не пугаешься, это я пугаюсь, и в прошлый раз ты не испугалась, а я испугался, но сейчас, сегодня, ты немного испугалась?
— Нет, — сказала она, — я не испугалась. Моя остановка.
И встала, пошла к выходу, дверца раскрылась, и она выпрыгнула, а потом дверца закрылась, и я отъезжаю, мой троллейбус отъезжает.
Я вскакиваю, оборачиваюсь, ищу ее — она стоит на тротуаре, смотрит мне вслед, машет, позади нее — деревья, она в белом платье, стоит, машет рукой и шепчет. Что... что она шепчет?
— Вечером-вечером-вечером — в восемь часов — вечером, — шепчет она, — вечером...
ПОЖАР
Ночью я видел во сне нашу улицу в виде белой сырой простыни, на которой размалеваны углем дома, столбы, заборы. Когда я открыл глаза, и правда, был очень сырой туманный день.
Туман, как пар от белья, обволакивал всю улицу, все малые и большие тела, дома, заборы, столбы, и только в конце улицы я увидел оранжевое пятно и устремился туда.
Над домом висел пожар.
Он обволакивал его всеми своими оранжевыми частями, но вдруг отлетел прочь, и стал виден дом из чистого пепла; он стоял, не рассыпался, и к нему стали сбегаться люди.
А пожар метнулся в небе туда и сюда, как бы выбирая новую жертву, но, видимо устав, рванулся к старому колодцу в конце улицы, впорхнул в него и больше не вылезал.
Я побежал к колодцу. Но там было уже тихо, вода в глубине казалась черной, ледяной, как будто она не проглотила только что пламени. Я решил узнать: так ли это, сел в бадью и оттолкнулся.
Я должен был опуститься, коснуться рукой воды... но взвился вверх, очень высоко, и остановился. На другом конце журавля я увидел пригнувшуюся к земле фигуру.
Молодая девушка или женщина в желтом овчинном полушубке, в черном цветастом платке, в валенках лежала на земле, навалившись всем телом на другой конец журавля. И смотрела снизу на меня.
— Отпусти! — крикнул я.
Она покачала головой.
— Пусти! — крикнул я.
Она опять покачала головой.
Я стал оглядываться. Людей поблизости никого, зато отсюда хорошо видно, что делается внизу, около того дома.
Люди подбегали, их становилось все больше и больше, они образовали круг и ходили вокруг дома, делая всякие движения и шевеля губами, но слов не было слышно. Движения их были «вот такой вышины», «вот такой низины», «вот такой ширины», «вот такой ужины» Когда было последнее, они так дружно бросались к дому и так сжимали его, что он должен был бы сразу рассыпаться, но он только становился меньше, и они начинали все сначала. А людей прибывало и прибывало.
Я посмотрел на другой конец журавля. Женщина лежала на земле не двигаясь и смотрела на меня.
— На! — крикнул я, достал из кармана яблоко и кинул ей — недалеко, чтобы она встала и подняла. Но не рассчитал — яблоко упало рядом с ней. Она, не меняя позы, дотянулась до него, поваляла немного в снегу и поднесла ко рту. Я услышал хруст и увидел, как женщина еще и еще раз вонзилась зубами в яблоко.
Дом из пепла стал совсем маленьким. Огромная черная толпа разбегалась в стороны, собиралась, сжимая дом, он становился все меньше и меньше. Мне потому и видно было, что я смотрел сверху...
И наконец только ровный пепельный круг остался вместо дома, а вокруг лежал снег. Толпа стала расходиться. Мимо меня прошло несколько человек, громко разговаривая и размахивая руками. Потом прошла еще группа и еще. Все они проходили мимо и не замечали меня, я тоже никого не звал. Наступали сумерки, становилось холодно, а я все сидел наверху, в том же положении...