— Погоди... Стой... Ну куда тебя... Ты кто?
— Я... я, — задыхаясь, говорил он тем двоим, остановившим его, — я... сейчас отдышусь... Я являюсь частью, может, неформальной частичкой бесконечности или, для понятности, космоса...
— А куда тебя несет?
— Ну просто, когда я это осознал во всей безмерности...
Подошел третий:
— Чего тут?
— Да вот.
— А-а.
Тот, первый, который задавал вопросы, опять спросил:
— Ты еврей?
— Нет.
— Ну-ка покажи руки... Глядите... Ни одной мозоли.
— Пусть штаны снимет, — сказал подошедший третий.
— Да чего там... И так видно.
— Нет, я не еврей. Но прекрасны кедры ливанские.
Тот, первый, ударил его в лицо. И он упал. Они начали бить его ногами.
— Смотри, бьют человека, — сказала проходившая мимо девушка своему спутнику.
— Идем отсюда, — дернул ее юноша.
— Бьют человека, — повторила девушка.
— Идем... идем...
— Прекрасны кедры ливанские, — повторил он.
Бесконечность стремительно на него надвигалась, но он не уменьшался, а расширялся.
— Прекрасны кедры ливанские, — повторял он отрешенно, не видя, что в городе уже идет избиение, что горят дома, что мать его убита в кровати, а отец лежит лицом на полу, рядом с картиной. А он сам превратился в бесконечность. От земного времени он сохранил только свою единственную последнюю фразу:
«Прекрасны кедры ливанские».
Вилен БАРСКИЙ [7]
РЕКА
По улице двигался какой-то нищий, ведомый слепой собакой. Собака бежала по правой стороне улицы, нищий шел по левой. Посередине текла река Волга. По ней плыл американский режиссер Сэм Пекинпа и снимал вторую серию — продолжение — своего знаменитого фильма «Соломенные псы». О благословенное насилие! Пекинпа одомашнил его, отнял у профессиональных убийц и подарил нам, зрителям. Вода довершила дело. Река Волга впадает в Рейн, точнее, в Миссисипи. Миссисипи, в свою очередь, в Мексиканский залив. Оскверненная насилием вода, бедная влага, очищающая влага — разносящая насилие, омывающая берега и веси... Трудитесь, народы! Флаги трепещут.
ЧТО-ТО ТВЕРДОЕ
Что-то твердое металлом сверкнуло в стремительном лёте, полыхнуло голубым пламенем, рассекая воздух, унеслось в распахнутую пустоту окна — огромная густо-синяя Муха, преисполненная энергии надежды, меняет миры.
Так покидают пространство Истории, пространство Истории, покидают пространство; забывая неизбывное прошлое в его неустанных родах будущего, мимо этой точки схода, этого яблочка мишени, мимо своих рук, своих ног, своих внутренностей, своих крыльев, своих крыл, крыл.
УГЛОВОЙ ДОМ
Когда ни проедешь мимо, хоть бы и раз в столетие, всегда у него в окнах-витринах что-то новенькое. Какой-то неумирающий художник, подумаешь про себя. То абстракция завалящая какая-нибудь, то желтые цветы в вазе. А ведь было время!.. писалось как рисовалось, рисовалось как пелось. Нынче же не то: вздутие живота, распирание кишочек, упадок творчества. Однако стекла блестят, имя-фамилия красуется над, старинный дом угловой на скрещении уличном стоит как ни в чем не бывало, все там же. Что-то покажет он в следующем столетии, развесит ровненько в окнах, тряхнет стариной? Да, посетим, посетим, непременно, пронесемся скорым ходом автобуса, винтом отворачивая голову назад, вытягивая шею, заключая в зрачки, что за стеклами витрин покоится, запоминая и уповая, запоминая и уповая...
ЗМЕЙ
«Ты слышал это шипение?» — спросила жена ночью.
Все ясно — у нас за шкафом завелся змей. Он ведь может ужалить — и тогда смертоносный яд... Мы знаем, что может ужалить, но пока не жалит — только шипение. Может ужалить — смертельный укус, — но не жалит, пока только шипит.
Все дома изменилось, изменились и мы сами. Наконец появилась точка отсчета, центр, может быть, даже некий высший Логос. К тому же постоянное соблюдение осторожности дисциплинирует, укрепляет волю. Это ведь пока только шипит, а потом, когда-нибудь, того и глядишь... раньше или позже...
Да, жизнь стала другой. Любовь и дружба, хорошее настроение, конечно, остались, это само собой, но...
7
Вилен Барский (р. 1930, Киев) окончил Киевский государственный художественный институт. В 1981 году эмигрировал, живет в Дортмунде (Германия). Поэт, прозаик, эссеист, художник. Публиковался в эмигрантских журналах «Мулета», «Ковчег», «Эхо», «Время и мы», «Черновик», в «Антологии новейшей русской поэзии у Голубой Лагуны» (США, 1986). В России печатался в журналах «Новое литературное обозрение», «Декоративное искусство», в антологии «Зевгма. Русская поэзия». Лауреат международной премии им. Давида Бурлюка (Тамбов, 1991).