Он почувствовал, что пора напрячься, вспомнить какое-то пятно, входящее в узоры сна. И тут предвестием открытия, с мгновенной испариной пота, возникло в памяти маленькое знакомое одеяльце, зеленое, с белыми цветами, в которое его кутали младенцем, а позднее на нем Леночка гладила белье. Помогая ей, он вспоминал из глубокой памяти эти цветы, только крупнее. Как ни странно, с легкостью возникал образ фотографа, хотя и разрозненно: ботинки, борода, пальцы, сжимающие объектив, и наконец глаза...
Мать протягивала ему руки в сиянии вспышки — он ощущал удачность снимка, ее благословение, вне мыслей ощутился в фотографе отец... Кажется, он вздрогнул от неостановимого теперь света — тело его как-то напряглось, вытянулось, и последним усилием он видел их всех: мать, отца, жену, сына, кого-то рядом и что-то еще огромное и значительное...
Сквозь натянутую мембрану этого мира, уже дрожавшего под напором его чувств, его пасхального вида, выпуклый мир прояснялся вдаль, вдаль, открываясь легким призрачным светом, все более отчетливым, чем остающееся сзади.
Эдуард ШУЛЬМАН [92]
ИНТЕРМЕДИЯ, ИЛИ СИЛА ТЯЖЕСТИ
Если душа, согласно рабочей гипотезе, устремляется за облака, то прах — установлено достоверно, на опыте милых родственников, — прах уходит в глубину, в противоположную сторону. Подвергается по пути усушке, утруске, огнеупорному обжигу, выветриванию, просеиванию...
И под воздействием той же силы, что душу (предположительно) возносит на небеса, как будто выстреливают душой, точно ракетой, запускаемой с мыса Канаверал или из Байконура, и равная по силе отдача вгоняет прах в то самое пекло, где мы плавимся, испаряемся, каменеем застывшею лавою, не увеличиваясь, однако, в объеме, а становясь попросту земной осью, вернее — ядром.
И на этом вот катышке — не на трех слонах с черепахами, не на трех китах под папахами, не на подъемных кранах, не на трех обезьянах, не на жирафах с тремя великанами, не цепными псами погаными — на этом, говорю, шарике, что сваляла из нас смерть собственными руками, и держится Большой (с прописной буквы) Голубой Шар — сорок тысяч верст по экватору.
Не улетает, как дернутый за веревочку, расшибаясь об Солнце или Юпитер, а крутится-вертится на своем месте, на безопасной дистанции, то удаляясь от Марса на сто миллионов верст, то на четыреста, а то и сближаясь на пятьдесят пять.
И бренные человеческие останки, сбитые в колобок, служат планете Земля, как физики полагают, центром тяжести, а стало быть, противовесом.
ВЕЧЕРНИЙ КОНЦЕРТ
На экране телевизора — симфонический оркестр.
Музыканты сидят в несколько рядов, и камера будто взбирается на гору.
Я не знаю, что они исполняют, но всегда есть комическое несоответствие между музыкой и тем, как она делается. Вот это лицо с двойным подбородком, пухлая щека, уложенная на скрипку, профессионально кривая шея — каким-то образом они соединяются с музыкой. Но невозможно воспринимать разом
вытянутые трубочкой губы
и —
мелодию.
Ударник развел руки, продетые в желтые тарелки, как в черные боксерские варежки, и терпеливо, бесстрастно ждет, обнимая пространство.
Бам-м! — сходятся тарелки.
Внизу, у самого подножья, стоит маленький дирижер, и музыка падает на него, как ливень и гром, а он подставляет лицо, все дальше откидывая голову.
Но видит перед собой
лес.
Высоченные деревья размахнулись от ветра. Он стоит перед ними почти что вплотную, высоко задирая голову, и водит своею палочкой. И музыка, исполняемая деревьями, набирает полную силу.
Могучие кроны кренятся, нависая над дирижером. Люди с лицами оркестрантов по двое сидят на карачках у каждого ствола и пилят, пилят...
Лес растет на холме невысоким вогнутым амфитеатром, и музыканты-пильщики не загораживают друг друга.
Их пилы, блестя зубьями, обращены к дирижеру. Деревья медленно наклоняются над ним, грозя раздавить. Но он не смеет бежать, отступать и пятиться, а должен только махать палочкой.
И лес обрушивается на дирижера,
накрывая его
вместе с финалом.
Музыка замолкает.
И в секундной тишине звучит голос трубы.
На экране телевизора, в группе духовых инструментов, сидит мальчик-трубач.
92
Эдуард Шульман (р. 1936, Москва) окончил Литературный институт им. А. М. Горького. Автор двух книг прозы: «Неприличные рассказы из истории русского народа» (1992), «Красноармейская улица» (1994). Проза печаталась также в журнале «Континент», переводилась на французский язык.