– У него пока нет красного диплома, – заметил Паша.
– Будет, – сказала Надя. – Ни одной четвёрки же.
– Ну, хорошо, – сказал Паша. – Пусть Вовка и в самом деле бог. Предположим. Но зачем? То есть, смысл-то в чём? Он же тоже с нами тут бухает и дурью мается. Он должен какие-нибудь грехи наши искупать. Ну, или проповедовать что-нибудь, не знаю.
– Я не такой бог, – ответил я и почувствовал, что у меня язык уже плохо ворочается. – Я всем управляю просто. Как могу.
Паша усмехнулся, видимо, заметив, что я сильно пьян.
– Да ну, – сказал он. – Ерунда. Мало ли у кого голова хорошо работает.
– Действительно, – сказал Жора. – И среди человечков встречаются таланты.
– Я могу доказать, – сказал я.
– Сейчас он накормит нас пятью хлебами, – сказал Паша.
Из компьютера доносился «Раммштайн». Я встал, чуть не опрокинув стул во второй раз и, пошатываясь, двинулся к окну. Дождик, похоже, совсем перестал, да и тучки на небе выглядели уже не такими тяжёлыми, как раньше, потеряв часть своей воды.
– Ну, – сказал Жора, – собственно, хлебушка у нас и так много. Да и сырочка завались…
Eins… hier kommt die Sonne… Я повернул ручку рамы, с грохотом открыл тяжёлое окно. В комнату ворвался влажный, холодный воздух.
– Ну вот, – сказал Паша. – То ему холодно, то ему душно.
– Так выпили же, – объяснил Жора. – Сосудики расширились…
Zwei.
– Вовка! – крикнула Надя. – Ты что делаешь?
Я вставал на подоконнике в полный рост. Внизу ездили крохотные машинки, ходили люди-муравьишки. Девушка опустила миниатюрный розовый зонтик и проверяла ладошкой, не капает ли сверху. Drei… sie ist der hellste Stern von allen… Моё лицо обдувало потоком приятного прохладного ветерка.
Сзади загрохотало. Кто-то хотел меня остановить.
– Если воскресну – значит, бог, – сказал я и прыгнул, успев почувствовать чью-то руку, которая пыталась поймать меня за щиколотку.
Воздух был упругим и летел навстречу. Меня завертело. Небо, летящая мимо стена. Бетонная дорожка. Хрясь! Я расплющен болью, которая раздавливает меня в крошки.
Не могу дышать! Паника охватывает меня. Я раскрываю рот, хватаю воздух. Темно. Синяя темнота. Зловещая фигура покачивается передо мной, тянет руки. Шарахаюсь назад. Мокрая тряпка липнет ко мне, не пускает. Падаю на пол. Ползу от фигуры, нависающей сверху. Это что, повешенный человек? Пытаюсь встать. Вдали горят ярко-фиолетовые огни. Они расплываются в языки адского пламени. Так я что же, в аду?
Дышать тяжело. Ещё и язык… Он стал слишком большим. Мешает. Я высовываю его изо рта. Так легче. Всё тело словно не моё. Большое. Руки толстые, мускулистые. Кто я?
Вокруг причудливые расплывчатые образы. Кроме висящего человека, успеваю рассмотреть нечто вроде арки сверху, совсем рядом с моей головой. Сложной формы, похожа на потолок пещеры. И надпись по кругу, еле видная в темноте. Не разбираю. Что-то вроде «mapparecchiava a sostener la gura». А там что? Высокая плоская конструкция торчит справа от меня из земли. Шагаю к ней. Похоже на доску, в которую вкручены сотни шурупов. На них висят то ли тряпочки, то ли обрывки кожи. Посередине – череп, похожий на человеческий, с тремя глазницами…
Мне страшно.
– Эй! – пытаюсь крикнуть я. – Кто-нибудь… Помогите…
С высунутым языком это получается плохо. Голос тоже не мой, слабый, дрожащий… Из проёма слева ко мне бросается низенькая крепко сбитая фигурка. Это что, Вера? А она-то почему здесь?
– Ты что, Хармс? – она испугана. – Что случилось? Кошмар?
– Пошему ты в ажу? – говорю я.
– Что? – не понимает Вера. – Почему ты так странно говоришь?
Вижу в темноте её синее перепуганное лицо. До меня начинает доходить, что это не ад. Но что тогда за странное место?
– У меня яжык не помешаетша… – говорю я. – Гже мы?
– Язык? – не понимает Вера. – У тебя что, провал?
Я киваю.
– Чёрт побери, – сказала Вера. – Ты ничего не помнишь? Да убери язык… Всё у тебя нормально. Давай сядем. Блин, я так спать хочу… Только в туалет встала…
Я убираю язык. Сажусь на край кровати. Вроде и правда, нормально. Языку тесновато, но места хватает.
– Ты зубы вставил, – говорит Вера, поднимая с пола уроненное мной одеяло. – Три моста и два импланта.
– Зубы? – соображаю я вслух. Щупаю всё во рту языком. Вот почему так тесно. – Постой. Это же дорого. И долго.
Я продолжаю щупать. Точно, зубы. Как-то неудобно говорить… Может, губы вот так вытягивать?