– Там всё не тяжёлое было, – сказала Вера. – И я за несколько раз.
Я смотрел на неё и понимал, что, в общем-то, мне не очень хочется сейчас анализировать прошлое. Можно было склеивать кусочки, искать противоречия, но те воспоминания, которые были для меня по-настоящему ценными, были связаны с Верой. И она сидела рядом со мной, свежая, отдохнувшая. Волосы начали немного отрастать.
– Тебе пойдёт каре, – сказал я почему-то.
Вера усмехнулась.
– А ты помнишь, как мы с тобой в кино ходили? Я тогда платье надела и стала похожа на трансвестита.
– Помню, – я пожал плечами. – Мне понравилось.
– Ну, значит, тебе нравятся трансвеститы, – сказала Вера.
– Только один, – я поцеловал её. Она ответила.
Я стащил с неё майку.
– А тебе можно? – вдруг забеспокоился я, заметив едва заметную выпуклость живота.
– Да можно, конечно, – ответила Вера.
Я обнял её, поцеловал в шею. Она откинулась на подушку.
– Странная из меня получится мама, – сказала она.
– Лучшая на свете, – сказал я. – Сильная и красивая.
– Как Аполлон, – улыбнулась она.
– Аполлону до тебя как до Луны, – сказал я и в доказательство поцеловал её грудь.
Мы предавались приятному занятию довольно долго, но, в конце концов, Вера сказала, что жутко хочет есть.
– Кстати, – вспомнила она. – Поскольку ты вчера где-то шлялся, я взяла на себя смелость самой выбрать плиту и микроволновку.
– Ну, и прекрасно, – сказал я. – Мне не пришлось голову ломать. Не очень-то я в них разбираюсь.
Вера отправилась на кухню. Я встал с постели, натянул джинсы, которые валялись на стоящей рядом табуретке, и прошёлся по комнате. На полке заметил корешок книги, на котором было написано «В.Кашкин. Зен де Зен, гроза морей». Взял в руки, полистал. Всё-таки удивительно, что я закончил эту книгу. Ещё более невероятно, что первое же издательство, куда я послал рукопись, согласилось её издать. Мне казалось, такого вообще не бывает.
Последняя страница заканчивалась следующим фрагментом:
«Зен плакал, прижимая к груди сломанную руку. Он размазывал по лицу чёрную гарь и спрашивал:
– Элемент, но что же мне делать дальше? Я же совсем один, я ранен и не вижу ни в чём никакого смысла…
Из смятой и обугленной бочки донёсся скрежет, затем бочка развалилась на куски, и из неё показался Элемент. Зен видел его впервые, и поэтому затрясся от страха. Элемент был огромен, лохмат и многорук. Глаза его горели красным огнём, а внутри тела постоянно что-то жужжало.
– Я не могу сказать тебе, что делать дальше, – сказал Элемент. – Потому что это твоя жизнь. И смысл этой жизни придаёшь ты сам. Но я готов помочь тебе совершить твоё новое путешествие, потому что у меня больше нет желания здесь оставаться. Итак, мой неистребимый друг, советую тебе найти дощечку и привязать её крепко к повреждённой руке, чтобы кость могла срастись. А потом, если позволишь, я возьму тебя на руки, и мы отправимся туда, где мы ещё можем пригодиться. В лучший мир.
– А он существует? – спросил Зен, вытирая слёзы.
– Это зависит от нас, – ответил Элемент.
– Но ты ведь не хотел никуда идти, – возразил Зен, вспоминая о том, как Элемент собирался остаток жизни провести в бочке, при этом двигаясь в нужном ему направлении. Кажется, так он говорил.
– Наш путь будет именно таким, какой мне нужен, – произнёс Элемент. – Неторопливым и бесконечным».
Я хмыкнул.
– Да, – сказала Вера, стоящая в дверном проёме, – мне тоже конец показался странным. Но автору видней. Пошли есть.
Я вернул книгу на место и последовал за Верой на кухню. На столе стояли две тарелки с макаронами и куриными сердечками.
– Экономишь? – улыбнулся я.
– Нет, – ответила Вера. – Просто мне они нравятся. И ценой, кстати, тоже.
Мы начали есть.
– Как его назовём? – спросил я, кивнув в сторону Вериного живота.
– Не знаю, – ответила Вера. – А какие есть варианты?
– Может, Евгений? – предложил я.
Вера поморщилась.
– Владимир?
– Ты же Владимир, – напомнила Вера. – Фигня полная получится.
– Сергей? – не сдавался я.
– Как-то слишком банально.
– Ну, тогда Сосипатр.
Вера рассмеялась.
– Хорошо, что не Каллистрат, – сказала она. – У нас ещё есть время подумать.
Сердечки и правда были вкусными, так что умял я их быстро.
– Ты всё? – спросила Вера.
– Ага.
– У меня к тебе просьба. От художеств Чухи осталась ещё одна деталь.
– Где?
– В кладовке. В коридоре кладовка, а в ней во всю площадь прибита огромная фанерина, на которой нарисована какая-то готическая хрень. Можешь отодрать и выбросить?
– Могу.
– Я бы и сама могла, – словно извиняясь, сказала Вера, – но что-то не нашла твою монтировку. А прибито крепко. Можно было бы оставить, всё равно за вещами не видно будет, но дело в том, что за этой фанериной ещё много полезного пространства. Половину кладовки он зачем-то отгородил.