Я должен видеть сквозь решётку, но не вижу ничего. Темно. И сама решётка выглядит, словно полосы синего тумана. Грохот. Полосы расплываются. Из темноты появляется фигура уродливого чудовища. Тушка округлая, короткая, как обрубок. На ней щетинятся то ли части брони, то ли оружие. Лапки сучат, жвалы шевелятся. До меня доходит, что существо обращается ко мне, но я почти не слышу звуков.
Я поднимаюсь со скамьи и шагаю в его сторону.
– Что? – переспрашиваю я.
– На выход, говорю, – отвечает полицейский. – Выпускают вас.
– Выпускают? – я не понимаю смысла этого слова и сквозь синюю муть следую за неуклюжей фигурой.
– А что вас держать? – говорит чудовище. – Личность ваша установлена, показания подтвердились. Да и жмурик ваш, как предварительно утверждают эксперты, умер естественной смертью.
Я утыкаюсь в деревянную стойку. Моя личность установлена. Каким образом? Кто я? И что значит «показания»? Я давал показания?
– Вот здесь распишитесь, – кончик лапки моего освободителя тыкается в зеленоватый документ, лежащий на стойке. Я догадываюсь, что бумага на самом деле пожелтевшая.
– Показания? – бормочу я, выводя на документе свою подпись. Стоп! Присматриваюсь к подписи, насколько могу. Различаю сплетение трёх букв. Кажется, В, К и А. Или Б, Р и Л?
– У вас снова провал? – уточняет чудовище. Его глаза кажутся мне в тумане огромными, сетчатыми. – Вы объясняли уже. Вы к доктору из-за проблем с памятью обращались. И за содержимое карманов распишитесь.
Я расписываюсь, при этом принимая из конечностей полицейского маленький пакетик, в котором лежат, кажется, несколько монет, ключ и потёртый смартфон с разбитым экраном. Интересно, был ли он разбит, когда меня забирали? Не помню, как и всё остальное.
– Всё, вы свободны, – говорит существо и вдруг придвигается ко мне своей огромной головой. Между его жвал что-то шевелится, издавая шипящие звуки, похожие на шёпот: – Мужик, я бы на твоём месте скорее валил, пока начальство не передумало. Глухарей-то у нас всегда хватает…
– Спасибо, – говорю я и как могу быстро двигаюсь к выходу.
– Живёте-то где, помните? – кричат мне вдогонку.
– Да, – почему-то отвечаю я, со скрипом отворяя тяжёлую дверь. Вылетаю на улицу и снова осознаю, что на мне нет ни ботинок, ни носков. На улице не жарко. Похоже, вечер. К тому же накрапывает мелкий дождь. Асфальт мокрый и неприятный. Я двигаюсь наобум. Подальше отсюда. Скорее. Где мои ботинки? Должно быть, оставил у Иванова. Нужно идти туда.
Иду, иду. Ковыляю. Ноги заплетаются. Синие сумерки, подрагивая, плывут мне навстречу. Кажется, я далеко уже ушёл. Иванов, Иванов… А где его кабинет? Останавливаюсь. Не знаю, где кабинет. Да и я сам непонятно где. Ноги мёрзнут от соприкосновения с холодными лужами. Хочется оторвать ноги. В смысле, от земли их оторвать и взлететь. Впереди автобусная остановка. Пустая. Под крышей не капает. Сажусь на слегка влажную скамейку, поджимаю ноги. Ловлю себя на том, что я только что сидел так же в «обезьяннике». Невероятная история. Она не могла произойти со мной. Может, мне всё привиделось? Не могу поверить, что попал в полицию. И тем более – что полиция может просто так отпустить. Даже не избили. А может, не помню.
Жёлтая виолончель. Жёлтая виолончель. Я не могу сидеть тут вечно. Я хочу есть. Хочу согреться. Что для этого нужно? Чтобы поесть, нужно купить еды. У меня есть немного мелочи. Но хватит ненадолго. А что дальше? Чтобы согреться, мне нужно найти мой дом. У меня наверняка есть дом.
Странно вот так, посередине жизни, ощущать, что не понимаешь, кто ты и откуда взялся. Должно быть, человечество в целом ощущало примерно то же самое, когда стало понемногу соображать. Пока люди бегали с палками за мамонтами и не имели времени подумать, всё было хорошо. Замечтался о смысле жизни – получил бивнем под ребро. Идиллия. А потом, когда стало чуть полегче, когда запаслись мясом на день вперёд, вдруг люди задумались – а мы кто? Откуда мы? Нас кто-то создал? Или мы сами из праха выползли? И появилось множество религий, теорий, возможных объяснений… Вот и я так же – могу о своём прошлом только гадать.
Жёлтая виолончель. Скоро будет война. С чего я это взял? Наверно, здесь много больных людей. У одного живот болит, у другого нога. Все чем-то недовольны. А виноват кто? Враг. Вон там, за бугром. Что за бред я несу? Бред, бред. Горшки. Вот горшки помню. Плывут вокруг меня. Корабль. Куда плывём? Наверно, как раз на войну. Вон и доспехи. Щит красивый, медный. На нём отчеканены две змеи. Одна скоро поглотит другую. А та – никак не проглотит первую. Горшки. Может, я тоже горшок? Или был горшком? Лежал среди других горшков, плыл воевать…