Открывается...
А...
Из-за...
Нее...
Что-то...
Белое...
Выплывает..
Поднял...
Пистолет...
Нажал...
Громыхнуло...
Что-то...
Белое...
Исчезло...
Нажал...
Еще...
Щелчок...
Выбросил...
Выпить...
Сломана...
Рука...
Чувствую...
Вперед...
Сзади...
Обкладывают...
Дверь...
В дверь...
Закрыть...
За собой...
Тяжело...
Закрыть...
Закрыл...
Упал...
Темно.
Цвета постоянны. Запах один. Все в порядке. Константна ее высота. Незыблема фланирующая легкость. И руки ее, опутавшие тощую поездную подушку - постоянны. Слова естественны и несложны. Я вижу и закрываю глаза в боязни слепоты. Все как и было, нет переменных, нет уравнений - железные числа, большие серые камни красивы своей неприступностью, древностью и ненужностью. Границ не видно - просторы, степи и леса, все нехожено, все ново, сколько ходить еще? Бесконечно. Не отступая, потому что преград не видно. Я становлюсь спокоен. Я стал спокоен. Мои пальцы не испытывают ничего нового.
Ничего аккуратного и нетронутого.
Глаза не видят ничего, кроме темноты.
Уши не слышат ничего, кроме далеких стуков.
Тело уже не существует.
Желания угомонились.
Я даже не хочу выпить.
Какая мне разница, будет ли на полюсе флаг?
Когда я еще туда дойду.
Стук все ближе.
Мимо - деревья, дома, остановки.
Зад - Аум.
Центр - Белая полоса.
Перед - Нирвана.
А стук уже просто невозможен.
Такое ощущение, что я лежу возле железной двери и в нее чем-то тяжелым колотят.
4
Открываю глаза. Действительно - колотят. Кричат что-то, но не слышно или непонятно. Темно все равно. Пытаюсь подняться, но схватиться не за что. И почти уже нечем.
Падаю...
Снова...
И снова...
Сухо во рту как...
Встаю, облокотившись правой рукой о косяк, головой мотать нет сил. Здесь свет. Тусклый, подпотолочный, пыльный.
Свет...
Оборачиваюсь...
Спокойно лежат они, достойно...
Как будто спят...
Словно живые...
На железных матросских двухъярусных кроватях, аккуратно стоящих в три ряда у дальней стены. И маленькая строгая табличка: "Руководители Советского государства". А чуть пониже и чуть помельче: "Ответственный за сохранность и внешний вид мумий мичман Сацкевич".
Черт, думаю, больно-то как! Голова раскалывается от этого дикого стука в дверь.
Брежу...
Больно...
Падаю...
Темно..
Просто темень..
И далекая белая дорога...
Наконец-то...
Она так прекрасна...
И он идет ко мне...
Ангел...
Плывет ко мне...
Борхес...
В желтом берете...
Наклоняется, нежный, и тихо трясет за плечо...
Эй! - шепотом вопрошает он...
Молчу...
Язык прирос...
Эй! - трясет он...
Здравствуй! - молвлю... - я пришел. Я уже здесь...
Эй! - трясет он...
Что же ты трясешь, ангел, ведь я уже тут... Здравствуй... Бери...
Эй! - трясет он. - ...Открой глаза!
Внемлю...
Открываю...
Действительно, он... Склонился надо мной, небритый, щеки впали, глаза красны, в бронированную дверь еще стучат матросы...
Здравствуй, ангел, - молвлю...
Здравствуй! - все шепотом вторит он. - ...Я Семен. Семен Сацкевич.
Ангел? - вопрошаю...
Мичман, - вторит шепотом...
Где я? В аду ли, в раю?
В Пантеоне, - шепотом Семен, - ты только посмотри: вот Ленин, вот и Сталин, вот Молотов и Каменев. Слежу за ними. Ухаживаю. Пыль вытираю.
А как же? - через силу тычу в Ленина...
Вторая, - все так же проникновенно и шепотом Семен.
Проваливаюсь...
Темно...
Медленно...
Влага на губах...
Чувствую влагу на губах...
Открываю глаза...
Он держит сосуд подле уст моих, светел и небрит лик его, прекрасен светящийся круг над его головой...
Подобный желтому берету...
Мы с ними, - шепчет он, - вставай, товарищ, дверь не сломить. Но и нам с тобой скоро уже нечего будет пить...
Как тяжело...
Но как прекрасно...
Как это торжественно...
Встаю...
Я встаю, товарищ...
И я встаю...
Там кингстон, - пророчит Семен.
Внемлю...
Иду туда и с силой поворачиваю влево...
Больно...
И сразу становится тихо...
Звеняще тихо...
Смертельно хорошо...
Смертельная тишина...
Звенящая тишина...
Звенящая тишина...
Звенящая тишина...
Уносит...
Возносит...
Шум воды...
Божественная длань хватая за ворот вынимает меня из воды...
Я над поверхностью...
Я здесь...
Я - Иосиф...
Он - Сацкевич...
Семен...
И сияние над его немытой головой слепит мои угасающие глаза...
Я жду Его объемлющего слова...
Я еще могу слышать Его...
Только Его...
И Он говорит...
Мне...
И я слышу Его...
5
Вставайте, товарищи! - молвят Его потрескавшиеся уста. - Все по местам!
Пусть ей теперь Расторгуев возвращается поздно, - вторю я.
Последний парад наступает, - молвит Он...
Пусть ей теперь Расторгуев не делает ничего плохого, - вторю я.
Врагу не сдается наш гордый "Варяг", - молвит Он...
Пусть ей теперь Расторгуев идет прямыми, - вторю я.
Пощады никто не желает, - молвит Он...
Пусть ей теперь Расторгуев сворачивает углами, - вторю я.
Все вымпелы вьются и цепи гремят, - молвит Он...
Пусть ей теперь Расторгуев смотрит на небо хитрыми глазами, - вторю я.
Наверх якоря поднимают, - молвит Он...
Пусть ей теперь Расторгуев проставляется на деньги, - вторю я.
Готовые к бою орудья стоят, - молвит Он...
Пусть ей теперь Расторгуев читает афиши, - вторю я.
На солнце зловеще сверкают, - молвит Он...
Пусть ей теперь Расторгуев читает правила, - вторю я.
Свистит, и гремит, и грохочет кругом, - молвит Он...
Пусть ей теперь Расторгуев читает себя, - вторю я.
Гром пушек, шипенье снарядов, - молвит Он...
Пусть ей теперь Расторгуев читает надписи, - вторю я.
И стал наш бесстрашный и гордый "Варяг", - молвит Он...
Пусть ей теперь Расторгуев глядит сторонами, - вторю я.
Подобен кромешному аду, - молвит Он...