Но я не понимал:
– Почему же ты водишь такси?
– А что еще скульптор может делать в этой паскудной Америке?!
Над сонной стоянкой пронеслось движение: стеклянные двери аэровокзала отворились, взревели пять-шесть одновременно включенных моторов, кэбби спешили к своим машинам. Промелькнул таксист с железными зубами; он бежал, прижимая к груди, словно раненую, левую руку…
5
Хорошо в аэропорту на рассвете! Тишина, ветерок… Нас пятеро или шестеро заспанных русских водителей. Всей компанией, заперев машины (кое-кто из ребят еще сунет электронный счетчик под мышку, чтоб, часом, не свистнули), – мы отправляемся в буфет пить кофе. По дороге опять начинаются таксистские байки. Хотите послушать еще одну? Ну, хотя бы о том, как Доктор получил свой первый доллар на чай…
Он тогда только-только провалил медицинский экзамен, и его благоверная велела ему либо идти работать, либо убираться из дома ко всем чертям. Старый знакомый, с которым они вместе работали в Одессе в таксомоторном парке, научил Доктора, как купить за стодолларов «лайцен»,[29] и вчерашний врач стал кэбби.
Нужно ли упоминать, что разговорная речь таксистов отличается от учебных текстов, по которым иммигрант изучает язык. Куда ни приедет Доктор: в аэропорт, к гостинице, в ремонтиую мастерскую – всюду слышит: «фак-ю! фак-ю!». Спросил своего кореша: что это значит? Тот объяснил: – Жаргончик… Вместо thank you[30] таксисты в Нью-Йорке обычно говорят fuck you.[31]
– А почему они так говорят?
– Почему да почему. Они так говорят в шутку…
Что-что, а пошутить Доктор всегда любил. Но, чтобы шутка была уместна, нужен повод. Однажды какая-то старуха из Боропарка,[32] расщедрившись по случаю пятницы, оставила а идише драйвер[33] доллар на чай!
– Фак-ю! – осклабился Доктор.
– Как вам не стыдно, я старая женщина…
– По-моему, вы совсем не такая старая, – галантно отвечал Доктор.
– Закрой свой грязный рот! – зарычала старуха. – Где твоя благодарность?! Такое говорят – человеку, который дал тебе целый доллар?!
– Ша! – сказал Доктор. – Если вам мало, я могу сказать – больше: Ай фак-ю вэри мач!
…Хорошо среди своих. Я знаю уже почти всех русских, встречающих в Кеннеди ранние самолеты. Вот Алик-с-пятнышком – официант из ленинградского «Интуриста». Смазливенький, с розовой родинкой на щечке, он подмигивал посетителям и потихоньку предлагал им расплатиться валютой. Принимал валюту по официальному советскому курсу: семьдесят копеек за доллар, – и спускал эти доллары на «черном рынке» раз в семь дороже. Алик-с-пятнышком был самостоятельным человеком.
– Как же тебя не взяли за одно место? – поинтересовался я.
– О чем ты говоришь? Я восемь лет проработал, ты спроси: хоть тучка над моей головой пронеслась?!
– Значит, ты был полезным человеком.
– Не говори глупостей!
– По-другому не бывает.
– Ты не все знаешь! – фыркал Алик. – Я никого не закладывал. Но если меня просили…
– О чем же тебя просили?
– Боже мой! Ну, могли сказать, чтоб я задержал людей за столом, пока в номере посмотрят ихние вещи. Так я подавал горячее на полчаса позже. «Биг-дил»!..[34]
– И это все?
– Ну, Боже мой! Ну, могли сказать, чтоб я поставил на стол тарелочку с микрофоном… Биг-дил!
Дальше в своих откровениях Алик не шел. Да и к чему мне было добиваться его признаний? Здесь в приличный ресторан официантом Алика не брали, а подручным он даже начинать не хотел. Не позволяла профессиональная гордость.
– Я обслуживал дипломатические приемы – по четырнадцать блюд на обнос! Пусть я сгнию в этой желтой клетке, но убирать со стола грязную посуду не буду!
Раньше всех приезжали на стоянку Помидор или Валет, партнеры. Они купили такси пополам и работали на нем через день.
Помидор был краснощекий, кругленький, а кличка второго происходила от названия корпорации, от надписи на дверце кэба: «Valet Taxi Corporation».
Золотые руки, слесари экстра-класса, они по приезде, однако, бедствовали, гладили за гроши одежду в химчистке. Вдруг работа нашла их! Мелкий бруклинский подрядчик выхватил горящий заказ: срочно смонтировать сантехнику в надстройке на Паркавеню.
– Сумеете?!
– Что за вопрос!
Стелился под ноги, еду ребятам заказывал в китайском ресторане – только работайте! Работали день и ночь. Не успели закончить – выгнал…
Слесари умели читать чертежи, но не умели читать поанглийски. К унитазам они подключили горячую воду…
К тому времени, когда мы встретились, у Валета и Помидора мнение об Америке сформировалось окончательное:
– Язык педерастов и страна педерастов!
Завсегдатаем утренней стоянки был и Длинный Марик, неизменно возлежавший на капоте своего форда. В ясную погоду одессит, принимая солнечные ванны, сбрасывал рубашку, и тогда с его ностальгической груди в американское небо глядел грустный Ленин…
Длинный Марик, однако, не презирал Америку. Он был разочарован. Он всю жизнь рубил на Привозе мясо…
– Неужели невозможно устроиться рубщиком на Брайтоне? спросил я.
– Поц! – отвечал Марин. – Причем здесь твое «невозможно»? Рубщик, по-твоему, это что – призвание? Как народный артист? В Одессе я делал дела…
– А здесь?
– А здесь я могу делать только на горшок…
Единственный человек, от которого я услышал нечто вразумительное на ту же тему, был Ежик.
– Ты когда-нибудь обращал внимание на то, как тут строят дома?
– А как?
– Видел ты особняки в Форест-Хиллс, в Дугластаун? Симпатичный фасад, на втором этаже – балкончик. Но выходит на балкон не дверь, а окно…
– Ну и что?
– Балконом нельзя пользоваться.
– Какой из этого вывод?
– Выслушай! Строят жилой дом рядом с Линкольн-центром. На двести квартир. Каждая чуть ли не полмиллиона, а балконов нет!
– Ты чокнулся: балконы, балконы… Навязчивая идея?
– Как ты не понимаешь: это же архитектура «фак-ю», философия «фак-ю»!
– У тебя есть право судить о подобных вешах?
– «Право»! Я архитектор! Мы с женой специально ходили смотреть эти квартиры. Звукоизоляции нет, планировка жуткая: не комнаты, а какие-то кишки, каморки. Лишь бы считалось – «три спальни»! При входной двери – мраморный порожек: лишь бы считалось «люкс» – и гоните бабки!
– Тихий бред, – отрубил я. – Сто домов построили хорошо, а десять плохо. Что из этого следует? Если хочешь говорить всерьез, скажи: почему ты, архитектор, водишь такси?
– А что еще мне остается делать? Кому здесь нужны архитекторы?
– Если не передергивать, это будет звучать иначе. Сегодня любому архитектору трудно найти работу. Кто же виноват, что ты приехал, не выучив языка, что тебе теперь – вдвое трудней?
– Пошел ты, знаешь куда! – взорвался Ежик.
Он, безусловно, чего-то не договаривал. Многие инженеры из эмигрантов работали в Нью-Йорке, не зная языка. Им меньше платили, они занимали должности техников, но не садились за баранку такси. Почему он не устроился для начала простым чертежником? Откуда это – ненависть, отчаяние?
Ответить на эти вопросы мог только сам Ежик, который, нахамив мне, перестал со мной здороваться. Я же на него не сердился, но и не терзался его судьбой…
6
Приятно, когда ты всех знаешь, а еще приятней, когда все знают тебя! Ко мне больше не обращаются «Эй, чекер!». Меня называют Бублик. Если мне лень тащиться в буфет, те, что идут, спрашивают:
– Бублик, тебе принести кофе? С молоком?
Даже Макинтош меня отличает: всем – общий кивок, а со мною – за ручку. Доктор мой лучший друг:
– Я свою суку зарублю топором!
– Что такое?
– Вчера я чинил машину, не сделал бабки. Прихожу домой – она не дает мне кушать…