— Милости Алат твоему дому, Афза, — негромко сказала Дин.
Женщина склонила голову, блеснув качающимися в ушах золотыми дисками, и снова величаво выпрямилась. Дин взяла Исангарда за плечо и подтолкнула вперед.
— Посмотри на этого человека, Афза, — сказала Дин. — Я хочу как следует расспросить его… Как следует, — повторила она.
Афза перевела свои черные немигающие глаза на Исангарда, и он увидел в ее зрачках свое отражение — так ясно, словно разглядывал себя в зеркале. Скулы торчат, глаза ввалились, волосы, криво обрезанные ножом, свисают на лоб, на подбородке ямка — словно палец гончара, лепившего это худое лицо, ткнул сильнее, чем требовалось, а переделывать не стал. И без того ясно, что работа неудачная.
Исангард оторвался от глаз Афзы и посмотрел на свою маленькую хозяйку. Дин прикусила губу, словно раздумывая, что же ей делать дальше. Исангард подумал о том, что царственные манеры девочки удивительным образом сочетаются с пестрыми лохмотьями уличной плясуньи. Она была странная. И недобрая.
— Афза, — повторила Дин, — я хочу видеть его прошлое…
— Кто он такой? — ровным низким голосом спросила женщина.
— Он мой раб, — сказала Дин. — Делай с ним что хочешь. Только зря не мучай.
Последняя фраза прозвучала довольно зловеще, и Исангард попятился к двери.
— Стой, — негромко произнесла Дин.
Он замер.
— Иди сюда, — сказала Дин. — Иди, не бойся.
Он шагнул к ней, сильно побледнев. Дин услышала, как он скрипнул зубами.
— Ты поможешь мне, Афза? — спросила Дин.
Афза медленно, задумчиво сказала:
— Он может не выдержать. И рана у него плохо зажила.
— Откуда ты знаешь? — шепотом спросил ее Исангард.
— Лучше покажи, где она.
Исангард привычно провел ладонью по ребрам с правой стороны.
— Тебе повезло. Немного ниже — и задели бы печень. — Афза снова повернулась к девочке. — Он может не выдержать, Дин.
Вместо ответа Дин протянула руку к Исангарду, и он, повинуясь против своей воли, опустился на земляной пол. Афза, помолчав, принялась перебирать кувшины и глиняные чашки, расписанные бледно-голубой глазурью. Они стояли в большой нише, под которой лежали пять или шесть совершенно новых ковров. Афза равнодушно встала на них ногами, словно такая вещь, как ковры, не имели в ее глазах никакой цены. Кувшины глухо позвякивали.
— Возьми из печки огонь, Дин, — сказала Афза, не оборачиваясь.
Исангард увидел невысокую медную жаровню, по форме повторяющую храм богини Алат. Дин присела перед круглой жестяной печкой, тихонько гудевшей в углу, возле входа. В полумраке засветились угли. Зная по опыту о том, какие отличные результаты дают пытки раскаленным железом, бывший наемник похолодел.
Не обращая внимания на его взгляд, полный ужаса, Дин голой рукой взяла из печки пылающий уголь, дунула, чтобы дать разгореться, и положила на жаровню. Потом небрежно бросила горсть сероватых комков какого-то благовония, и неожиданно в комнате стало очень свежо. Исангард свесил голову. Он плохо понимал, что происходит. Женщины о чем-то вполголоса переговаривались, ходили мимо, бесшумно ступая по земляному полу босыми ногами. Потом смуглая рука, обвитая цепочкой, подсунула Исангарду белую чашку с дымящимся отваром, и он послушно выпил горькую и горячую жидкость.
Кто-то коснулся его волос. Он машинально поднял плечи: как все дикие звери, ревниво оберегал свою голову. Но ладонь нажала, заставила смириться, и он перестал об этом думать.
И неожиданно он снова увидел себя сидящим в тени навеса, с веревкой на шее, голодного и очень злого. Голос, звучащий откуда-то из глубины сознания, спрашивал и спрашивал, и время покатилось назад и потащило его за собой, восстанавливая въяве прошлое, день за днем, месяц за месяцем. Вот он привязан к дереву и умирает от жажды, и грызет руки и ствол, и занозы ранят десны. Несколькими днями раньше: драка на мельнице, которую он сам и затеял. Еще месяц назад: его продают мельнику, и он смеется, потому что дурак хозяин, полагая себя мастером читать человеческие лица, вообразил, будто покупает смиренного и работящего парня. Тремя месяцами раньше: он умирает от жажды и пьет свою мочу и только это спасло его и нескольких его спутников. Полгода назад: удар ножом по ребрам, он кричит от боли, катаясь по жесткой траве и проклинает царя Даян-аххе-булита и тот час, когда нанялся в его армию…
Ладонь давила все сильнее, Исангард уходил назад, все дальше и дальше, заново переживая свои два года войны и год рабства. Он уже догадался о том, что идет по жизни вспять, и готов был снова пойти через все свои неудачи и потери, потому что впереди ждало детство. Он торопился: успеть бы добраться до тех лет, когда жива была мать. До них не так и далеко. Но силы уходили с каждой минутой, и точно так же непостижимо он начал понимать, что до детства ему не дожить.
Издалека донесся низкий голос Афзы:
— Он умирает, Дин. Оставь его.
«Разве я умираю?» — удивленно подумал Исангард и в то же мгновение ощутил щекой прохладу земляного пола. Ладонь, тяжелым грузом лежавшая у него на затылке, незаметно исчезла. Сильные руки приподняли его за плечи, подсунули циновку из жесткой соломы. Бирюза и коралл на золотой цепочке, чередуясь, качались возле его глаз. У своих губ он снова заметил чашку с горячим отваром и снова выпил, не задумываясь. В глубине дома еле слышно прозвенел колокольчик.
— Спи, — сказала Афза.
И он заснул.
Исангард проснулся и удивился тишине. Ему даже показалось, что именно тишина и разбудила его. Он давно уже забыл, что это такое: тишина. И впервые за несколько лет у него ничего не болело, не ныло и не саднило.
Он осторожно сел и сразу увидел маленькое окошко, перед которым покачивались колокольчики. Одиннадцать тонких колокольчиков из обожженной глины, которые свисали с бамбуковой палочки на витых шелковых шнурах разной длины. Один из них еле слышно вздохнул под движением воздуха — видно, кто-то прошел мимо окна. И снова стало очень тихо.
Исангард встал, огляделся по сторонам. В комнате было почти голо — только кувшины в нише, ковры у стены, печка возле двери и медная жаровня. Исангард вздрогнул, вспомнив, как девочка брала из печки раскаленные угли. Что сделала с ним Афза? И зачем маленькой Дин понадобилось его прошлое?
Он бесшумно подобрался к нише — посмотреть, что за настои хранит Афза в этих кувшинах — и вдруг увидел спящую на коврах Дин. Девчонка как девчонка — с острыми локтями, с расчесанным укусом слепня за ухом. И лицо у нее во сне жалобное. Он глянул на ее руки, но ни следа ожога не заметил, хотя на ладошках осталась копоть. Исангард почувствовал острую жалость к спящей девочке.
Беззвучное чистое дыхание Дин и чуткое присутствие колокольчиков наполняли тишину дома жизнью и смыслом. И вдруг все это рухнуло. Под самой дверью взорвались голоса. Исангард даже не сразу понял, что голосов было два, так бурно они спорили. Один принадлежал Афзе, которая разложила свою торговлю прямо на улице. Исангард поразился тому, как сочно ругается эта величавая женщина. Второй голос был мужской — требовательный и громкий. Дин вздохнула во сне. Исангард приоткрыл дверь и вышел из дома.
На него обрушилась нестерпимая жара. В ослепительном полуденном свете он увидел Мартина. Новый его господин был великолепен. В новеньких ножнах на поясе болтался огромный кинжал, судя по всему, очень тяжелый. С шеи Мартина свисал компас. Север и юг были обозначены древними шахбинскими письменами, читать которые не умел никто, даже местные долгожители. Исангард знал единственное уцелевшее в памяти людей слово этого языка. «Уаннек» — это означало «Я». С него начиналась любая древняя надпись в этих краях. А если учесть, что в древности «севером» считали здесь то, что на родине Мартина называется «северо-западом», то компас не имел цены.
Исангард отметил также лихое подобие чалмы, под которым Мартин обильно потел с непривычки.
Сейчас Мартин-Перес крутил в руках коробочки с мазями, невероятно вонючими, но способными залечивать любые порезы и ушибы, а также изгонять из ран хвори и заразы. Мартин был полон энергии.
Исангард понимал, что Афза предлагает Мартину очень хорошее средство. Сам Исангард испытал на себе его действие, когда мельник спешно лечил строптивца, чтобы затем продать первому же простаку. Поэтому когда Мартин, сморщив нос, отодвинул от себя стеклянную коробочку с круглой крышкой, Исангард негромко сказал ему: