— Вперед! — Гремислав оглушительно свистнул, и застоявшиеся кони рванулись с места.
Заночевать решили в небольшом овражке, спускавшемся к тихой мелководной речке. Зорковид, облетевший все окрест, не обнаружил никакой опасности. Яркое степное солнце было все-таки слишком сильным для него, и он предпочитал отсиживаться у Санечки под плащом, вылетая только в сумерках. Если его вытаскивали наружу днем, он недовольно щурился на солнце и протестующе ворчал. Гремислав на всякий случай промывал ему глаза родниковой водой, снимая воспаление. Но по вечерам Зорковид тщательно просматривал степь на много верст вперед, используя свое чудесное зрение. Древолюб, не привыкший к степи, постоянно чего-нибудь опасался, сам точно не зная чего.
— Перестаньте вы беспокоиться, — беспечно отмахнулся Санечка, спрыгивая с коня. — Никого поблизости нет. Мы давно заметили бы врага, попытайся он подкрасться.
— Ты не бывал в этих местах и потому так неосторожен, — укоризненно заметил Гремислав. — Никто не поручится, что сейчас из зарослей ковыля степняк не направляет тебе стрелу прямо в грудь.
Санечка стремительно обернулся и немного нервно рассмеялся.
— Ты странно шутишь.
— Какие там шутки. Запомни: это чужая земля, ненавидящая нас, — хмуро вставил леший, ласково поглаживая Зорковида. — Нам следует каждый шаг делать, постоянно опасаясь подвоха и предательства.
— Чепуха, — не сдавался Санечка. — Вот позже, когда мы придем к самому Желтому Колоколу, разумеется… А сейчас, на самой опушке лесов, вряд ли есть повод для беспокойства.
— Ты помнишь, как мы с тобой встретились? — спросил лукаво Древолюб.
Санечка подозрительно взглянул на него.
— Ты на что намекаешь?
— Если я могу скрываться в дереве, так и наши враги могут использовать для укрытия камни, реки, саму землю в этих степях. Днем мы видели каменную бабу на кургане, и я могу поспорить, что теперь степняки знают о нашем приближении.
Санечка резко поднялся, скрывая смущение.
— Схожу-ка я лучше за водой.
Выйдя к речке, он невольно засмотрелся на тихую воду. Лишь там, где поднимались камышинки, было заметно, что река все-таки течет: вокруг стеблей на речной глади виднелись небольшие морщинки. А так река напоминала длинное черное зеркало. В нем отражался неправдоподобно яркий, похожий на прожектор, месяц. Россыпь сверкающих звезд переливалась, как небрежно разбросанная пригоршня сверкающих камней.
Неожиданно черная тень поползла по реке, проглатывая отражения звезд. Санечка невольно вскинул голову… и в упор натолкнулся на ненавидящий взгляд чужих глаз. Он хотел было крикнуть, но жесткая колючая веревка конского волоса сдавила горло, и вырвался только придушенный хрип.
Санечка лежал с закрытыми глазами, размышляя, почему все тело у него болит, словно изрезанное ножами. Может, он попал в автомобильную катастрофу и сейчас находится в реанимации? Хотя какая, к черту, реанимация в мире, не знающем автомобилей… Или он не путешествует, и все это ему только мерещится? Тогда снова вполне возможна больничная палата. Нужно лишь открыть глаза, и наваждение рассеется. Итак, где же больничная койка? Он протягивает руку и…
Тягостные размышления были прерваны потоком затхлой вонючей воды, обрушившимся на голову. Вода попала в рот и нос, Санечка захлебнулся, надсадно закашлялся и открыл глаза. Прямо над ним склонилось плоское желтое лицо с раскосыми глазами. Бугристый красноватый шрам пересекал лоб, оттягивая уголок правого глаза и скрываясь на виске.
— Очнулся, сволочь? — произнес гортанный голос со странным акцентом, и сильный удар обрушился на ребра. Санечка невольно застонал. Ответом был взрыв мерзкого хохота.
— Поднимайся! — Сильные руки с пальцами, похожими на железные когти, рванули Санечку за плечо, ставя на ноги. Но Санечка почувствовал, что колени у него подламываются. Он застонал, пошатнулся, однако новый безжалостный удар помог ему устоять.
— Осторожно, Гимпарс, эта тварь нужна Ослепительному живой, — послышалось издали.
— Отвяжись, это моя добыча, я сам получу право слизать пыль с сапог Ослепительного. Тебе, Гайсир, останется лишь обнюхивать хвост моего коня! — огрызнулся воин со шрамом. И Санечка с ужасом вспомнил, где он видел его раньше. В деревне! Если теперь вспомнит старого знакомого и Гимпарс, Санечке придется плохо. Одна надежда, что под глухим шлемом степняк не разглядел его лица.
— Я вобью эти слова обратно в твою грязную глотку! — рявкнул Гайсир.
— Попробуй! — Гимпарс выхватил из ножен широкий кривой меч.
— Ты забыл поучения Божественного Воителя? Хочешь валяться с переломанным хребтом?
— Еще раз говорю: попробуй! — На губах Гимпарса выступила пена.
— Потом, потом… Сейчас Ослепительный ждет пленника.
Гимпарс недовольно заворчал и толкнул Санечку в спину.
— Иди.
Санечка, пошатываясь, побрел между кострами степняков, направляемый чувствительными толчками в спину. Возле каждого костра спали по два-три воина. Всего же, как он определил на глаз, степняков было человек полтораста. Многие из них вдобавок носили заскорузлые окровавленные повязки. Похоже, набег получился неудачным, их основательно потрепали, и орда возвращалась без добычи и славы. В таком случае на пощаду рассчитывать не приходилось. Непонятно только, как Зорковид не обнаружил такую большую толпу. Или леший был прав, говоря, что степь укрывает своих хозяев, как лес — своих?
Посреди кольца костров высился ковровый шатер, у входа в который замерли четверо стражников. Опустившись на четвереньки, Гимпарс сказал:
— Ослепительный повелел недостойному рабу привести пленника.
Ответом был величавый кивок стражника, и Гимпарс на четвереньках проворно заполз в шатер. Через некоторое время он, пятясь, выполз обратно и сильным ударом заставил Санечку опуститься на колени.
— Ползи за мной, нечестивый.
Так как приказ подкрепил немедленный удар древком копья по спине, Санечка почел за лучшее подчиниться и пополз за Гимпарсом, уткнувшись лбом в грязный ковер. В шатре Гимпарс трижды стукнул головой о землю и почтительно сообщил:
— Твое повеление выполнено, Ослепительный.
— Вижу, — произнес старческий брюзгливый голос.
Санечка рискнул немного приподнять голову. На невысоком золотом восьмигранном табурете (или как называется точно это подобие трона?) сидел заплывший жиром человек в засаленном парчовом халате. Лицо его было закрыто чем-то вроде легкой чадры, свешивающейся с чалмы.
— Мои воины захватили его, отомстив за бесчестье, — льстиво зажурчал Гимпарс.
— Дурак! Так значит именно этот сопляк разогнал твоих баб в той деревне? — недоверчиво спросил Ослепительный.
— Это могучий и сильный рыцарь, Рыцарь Льва.
Санечка чуть не вскрикнул. Теперь следует готовиться к самому худшему. Все-таки узнали!
— Рыцарь? — Ослепительный тяжело сопел, говорить ему было очень трудно, сало прямо-таки душило его. Может потому голос и был высоким, как у евнуха. — Какой это рыцарь… Мальчишка. И твои бараны бежали от него… Позор.
— Мы отомстили, Ослепительный.
— Дурак! Я прикажу дать тебе палок.
— Милость твоя безмерна, Ослепительный.
Ослепительный, астматически похрюкивая, задумался. Потом какая-то мысль сверкнула в масленых глазках, прячущихся между пухлыми щеками.
— Гимпарс, пошел вон! Пусть тебе дадут десять золотых за поимку пленного.
— Благословенна щедрость Ослепительного.
— И десять палок тоже.
— Счастлив слышать волю Ослепительного.
— Пошел, собака.
Гимпарс резво выполз из шатра. Ослепительный немного подождал, деловито потирая живот. Было заметно, что перевариванию пищи он придает очень большое значение.
— Садись, — приказал он Санечке.
Тот осторожно уселся на ковре перед троном. Или все-таки табуретом? Ослепительный посопел еще немного, а потом неожиданно спросил:
— Ты пришелец?
— Д-да, — от неожиданности вырвалось у Санечки.
Ослепительный удовлетворенно хрюкнул.
— Я не ошибся. Только болван Гимпарс мог принять тебя за слугу Красного Колокола. Но я мудр и велик, моему взору открыты самые сокровенные тайны. Сейчас ты вместе с друзьями идешь на север. Каменный дух Шаргокана открыл мне это. И на берегу Кронийского океана вы будете искать Желтый Колокол, колокол рабства, чтобы разбить его. Посмей сказать, что я не прав.