- Нам завернуть и отправить посылкой с курьером. Поскольку мы торопимся - нам ещё в театр и на презентацию.
Парочка развернулась и направилась к выходу.
А ведь я мог предложить Синявскому те же деньги и уйти с картиной. При желании я мог бы уйти и с девицей. И, уверен, ей было бы со мной лучше, чем с плешивым обрюзгшим порождением местной демократии. Но мне всегда не хватало наглости, этого ни с чем не сравнимого ощущения превосходства. Даже тогда, когда вдруг стало хватать денег.
- Простите, я знаю, вам понравилась картина, - сказал мне художник извиняющимся тоном, - я, правда, не хотел с ней расставаться, но такая сумма... А у меня мама болеет...
Мне сделалось неловко и мерзко, словно это меня только что продали вопреки воле моего создателя. Я вышел из галереи в июльскую жару, пропитанную испарениями от асфальта, по которому катились, подгоняемые сонным ветерком, клубки тополиного пуха.
Ночью я долго не мог уснуть, а когда, наконец, далеко заполночь провалился в забытие, снился мне жуткий кошмар. Клубы жёлтого песка застилают ярко-голубое небо. Я, оседлав гладкого, как кожа змеи, быка, несусь во весь опор на незадачливого тореро. Он смотрит не на меня, а куда-то сквозь, и его дешёвый фиолетовый галстук нелепо развевается на ветру.
"Коррида" провинциального художника Алексея Синявского не выходила у меня из головы. Что-то в ней было необычное, зловещее, вызывающее всплеск моих собственных воспоминаний перемешанных с чужими эмоциями. Жаль, что такое тонкое произведение искусства досталось человеку, который в нём ни черта не смыслит.
Когда через несколько дней в новостях передавали о трагической гибели известного члена городского совета, я был занят приготовлением valencian paella с рисом и курицей, гоняя по кухне запахи шафрана и розмарина. Лишь только когда объектив камеры скользнул по стене загородного особняка погибшего, выводя на экран быка и тореро, я поставил бокал с красным полусухим на стол, уселся возле телевизора и сделал громче звук.
- ...проникающая колотая рана в область груди, нанесённая острым предметом... проверяются связи с криминалом...
Мелькнула мысль: там не найдут следов криминала, но найдут следы песка. Не местного, речного, а жёлтого песка альберо, нагретого щедрым солнцем Андалузии. Впрочем, вряд ли кто-нибудь в нашем забытом Богом городе заподозрит покойного в эксцентричном увлечении ритуалами тавромахии. Ерунда. Придёт же в голову такое.
Как бы там ни было, а шедевру современного изобразительного искусства нужен новый хозяин. Возможно, мне не хватает врождённой наглости, ощущения вседозволенности, свойственной сильным мира сего, но я всегда получаю то, чего хочу. Через неделю я приобрёл “Корриду”. Торговаться не пришлось. Алиса продала мне её совсем недорого, дешевле чем продала себя. Я находил это довольно забавным. Картина вызывала у меня бурю эмоций всякий раз, когда я на неё смотрел. Алиса, после долгих и под конец утомительных кувырканий в постели, вызывала скуку. Если вечером меня пьянил мускатный аромат её кожи, тот самый, что я учуял ещё в галерее у Синявского, то к утру остались пустота, похмелье и жгучее желание побыть одному. Я скользил глазами по гладкой чуть влажной загорелой спине, на которой отпечатались следы моих пальцев, а потом переводил взгляд на стену, где происходила последняя сцена боя быков. Определённо, современные технологии значительно изменили восприятие живописи.
Матадор уже не изгибался дугой как раньше, а распростёрся на песке, неестественно раскинув руки и ноги, словно лёжа исполнял какой-то нелепый танец. По правилам этой многовековой забавы, у быка нет шансов. Такова традиция, воплощающая в себе высшую форму несправедливости. Бык мёртв, как ни крути. Если противник опытен, он убьёт его красиво: потешив публику серией изящных вероник, вонзит эстоке между третьим и четвёртым позвонком и унесёт с собой на память одно, а то и оба уха поверженного животного. Если же бык проявит ловкость и насадит матадора на рог, то будет забит как бык-убийца.
По сути, у быка выбора нет. Впрочем, он может нагнать на тореро страху, и если тот позорно покинет площадь под негодующее улюлюканье толпы, то бык останется жить.
Почему я не заказал копию у художника? Или все же я заказал у Синявского копию, но он не стал её делать? Парень не внушал ни малейшего доверия. Даже странно, как из-под кисти этого ничтожества вышло такое поразительное произведение искусства. Не жаль аванса, который я дал за работу. Жаль разочаровываться, не получить то, чего хочешь. То, что считаешь по праву своим. Но теперь это уже не важно - картина у меня. А у художника, пожалуй, как и у быка, выбора не велик.