- Пойдём в дом, а то небось уже замёрз, - предложила отцу.
- Ты права, пообщаюсь с зятем, - отец взял меня под локоть. Шёл хромаючи, второю рукою оперевшись о палку.
Застали мы такую картину: Бера в старой отцовской сорочке, пыльного, растрёпанного, ловко орудующего молотком - он чинил сломанные опоры полатей, гвозди подавал ему младшенький Вятко. Вокруг подбирала мусор матушка: опилки, стружки, берёзовую кору, поспеваючи возиться у печи. Она у меня быстрая и сноровку с возрастом не утратила. Отец у меня рукастый, любил мастерить из дерева игрушки, потому необходимые инструменты у нас были.
Я громко чихнула, вдохнув древесную пыль. Запах свежеспиленного дерева с детства любила, он связывал меня с домашним очагом и сим домом. Только сейчас обратила внимание, насколько Бер здоровый для этой избы: ему приходилось наклоняться там, где отец проходил запросто. Дома у мужа всё было сделано под его рост. Зато доставал он руками до потолочных балок.
Отец ни слова не сказал, молча прошёл к столу и занял своё место. Бер мне кивнул и велел взглядом идти к батюшке. Я и пошла.
Младшие братья помогали зятю: кто подавал инструмент, кому даже поручали мелкие дела.
Чудно было видеть их в работе. Бренко уже сам должен мастерить да чинить. Или это он так починил, что крыша покосилась? Я взглянула на под горшок обстриженного рыжего парня с почти исчезнувшими веснушками, но при этом всё равно выделяющемуся на фоне остальных. Бренко у нас в прадедушку пошёл. Поглядела на крышу, залатанную наскоро, чтоб не текло, но при сим всё равно с небесными просветами.
А что ж старшенькие не помогли?
- Батюшка, а где Борька да Бранко?
- Так Бранко погиб прошлым летом в бою. А Борьке и своих хлопот хватает, две семьи на себе тянет. Весною ж не тебя одну взяли другою жёнкою. Борька сноху взял себе, растит теперь своих детей да племяшей.
То-то отец не подивился тому, что меня отдали за деверя. Да, весело Борьке! Надо будет его проведать, поглядеть, как он с двумя жёнками уживается. А умерших почтить надобно - требы принести да поклониться брату и мужу.
Сестёр у меня не было, лишь четверо братьев. Теперь вот трое. А больше как-то не дали Боги моим родителям. Хотя мама лелеяла мечты о маленькой девочке, после череды мальчишек. А то я средняя получилася, неплохо было бы разбавить мужское общество.
Грохот вернул меня к копошашимся мужчинам. Рухнула подпорка, а за нею и несколько досок с крыши. Но вроде никого не зашибло. Предложила помощь да муж велел к нему не соваться, мол, опасно.
Все были заняты, споро дело двигалось, потому осмелилась задать отцу вопрос, давно мучивший меня.
- Батюшка, а книги...
- Хочешь взять что-то? - отец погладил уже целиком белую бороду.
- А можно? Ты никому так и не сказал?
- Бери всё, что нужно. Может, хоть толк от них будет. Неплохо бы возвратить былое наше образование. Знаешь, Князь книги собирает со всей округи даже за них деньги платит, хочет возродить училища. Да только я не решился отдать. Се -- твоё богатство. Тебе и решать.
А то читать да писать умеет народ, а большего разве не требуется? Ну да, что-то остаётся в роду. Да не все дети идут по отцовским стопам.
Я задумалась, раньше ведь, и правда, были училища, которые работали лишь после завершения сезонных работ и до наступления оных. Детям в семье давались чтение да простое письмо, какие-то основы арифметики, а дальше уже всё в училище, после двенадцати лет. Не все туда шли, а лишь те, кому было мало семейного ремесла, кто хотел быть строителем, учёным, лекарем или ещё кем-то, коли не могли его научить в селении. Сельские же чужих детей на обучение с неохотой брали, только ежели своих детей не было или не пошли они по стопам отцов и дедов.
Училища были в городах, а ученики выезжали из дому и жили на постоялом дворе, нанимаясь после занятий в харчевни на подработки. Порою всю зиму родителей не видали. А как потеплеет, так ворочалися домой помогать пахать да сеять. Учили в семье грамоте всех, а вот в училищах - лишь мальчишек. Девочкам полагалось быть в семье, заниматься хозяйством. А со временем, как книжные хранилища погорели, то постепенно и училища пришли в негодность. Держава перестала платить учителям, и осталось лишь семейное образование. На моём веку всё и распалося.
Я очень хотела пойти учиться да после пожаров люди попрятались. Боялися. Я тогда не понимала, чего. Да и девчат учить не хотели.
Помню, как отец ходил к одному знакомому, просил за меня, да только тот, как узнал, что я девица, сказал, негоже мол девку в науку отдавать, ей детей рожать да глядеть за ними надобно. Но мне повезло тогда раздобыть книги да ещё и без отъезда из дому.
Бер уже заканчивал, кивнул мне, и я стала накрывать на стол, доставая праздничную скатёрку из резного сундука, пока мама заметала оставшийся сор, Вятко убирал инструменты, а Бренко оттаскивал в сени доски.
Я накрыла на стол, бросая взгляды на сундук, одиноко стоящий под полатями. Мой сундук. Накрыв стол, меня-таки одолело любопытство.
Внутри оказалось моё приданое. Я недоуменно поглядела на отца. Се как понимать?
Ведь приданое отдаётся в новый супружеский дом, после свадьбы.
- Боров сказал, что заберёте попозже. А потом от тебя ни слуху, ни духу. Я как-то ездил проведать, да только дом стоял пустым, а сват сказал, что вы уехали не знамо куда.
Я сглотнула. Се что же получается? Боров знал, что умрёт так рано? Или было что другое?
Встав на колени, я принялась перебирать бельё. Дошла до мужской одёжки. Повела пальцами по чистой ткани и выпуклой вышивке.
Сердце застучало в ушах от нахлынувшего волнения. Дрожащими руками я развернула сорочку. Знаю, накосячила с размером тогда, когда выкройки делала. Уж не помню, в чём именно. Встала, встряхивая одёжку. Сглотнула подступившие слёзы.
- Цветочек? - раздался позади голос мужа. Перед очами всё поплыло, но заботливые руки успели меня подхватить.
Бер усадил меня на лавку, а я продолжила всхлипывать.
- Батюшка, ты знал?
- Да, Боров приезжал накануне свадьбы за всеми нами. Он видел, потому брать и не стал. Сказал, купит всё, пусть лежит до тяжких времён.
- Можно? - спросил муж, сидящий рядом и поддерживающий меня за плечи. Я кивнула и отдала ему. - Удержишься?
На мой кивок Бер встал, снял с себя сорочку и взял у меня из рук другую. Она пришлась ему как раз впору. Сидела, как влитая. А я прерывисто вздохнула, глядя на него.
- Но почему ты отдал меня за Борова? - я резко обернулась к отцу, только ему я могу высказать своё негодование. Никому б другому не осмелилась перечить.
- Он ведь был хорошим парнем. Я познакомился с ним прежде, чем отдавать тебя.
А у меня просто не хватало слов. Да, я, возможно, была с ним счастлива - ведь не помню того. Но было что-то ещё, чего я не помнила, от чего такая обида на отца у меня. Да и как родители могли назвать своё дитя Боровом -- кладеным хряком, ведь имя определяет судьбу.
- Тише, тише, милая! - успокаивал меня муж. - Не надо, - он нежно сжал мои плечи, наклоняясь и шепча в самое ухо: - Ты ведь сама говорила, что мы бы не встретились при других обстоятельствах... Значит, так Среча* переиграла наше знакомство после того, как я женился на другой.
- Но Боров чем виноват? - не унималась я.
- Не он, а люди, убившие его. Давай покушаем, а то мне завтра вставать ранёхонько. Дел невпроворот.
Я поглядела на сидящих за столом братьев и матушку, вытерла слёзы и кивнула мужу.
- Простите, я не нарочно.
- Что ты, малышка, мы тебе всегда рады, - сказала мама. - И где, как не здесь можно тебе выплакать свои слёзы.
Мама знает? Но откуда? Я ведь сказала только отцу. Хотя она ведь видела Бера и Борова. Это ведь два разных человека, не думаю, что они на одно лицо, даже ежели и похожи. Муж наложил мне в миску еды, и я принялась жевать, поглядывая на своих братьев, родителей. Свидимся ли мы ещё когда? Они ведь не молодые уже. Кто-то и до восьмидесяти доживает, а кто-то и в младенчестве гибнет, как те, ни в чём не повинные дитятки, которых джунгары убили. Джунгары ли? А может то наши, русы? Тогда нет им прощения!