Бранко был хорошим парнем и обхаживал пороги Вилы. Она до сих пор его любит. А за внимание Борьки поначалу и не боролась, пока он не спас её из проруби, когда она прошлой зимой решила утопиться. Вот тогда и начались склоки меж жёнками.
- Цветочек, - нарушил мои раздумья Бер. Я наградила его пристальным взглядом и ощутила тоску. Знаю, что скажет. - Я хочу уехать из дома. Ежели всё выйдет, я буду хорошо зарабатывать. Но работа ведь от одного града, до другого. Я не смогу быть рядом. В лучшем случае буду приезжать раз в седмицу, а может и раз в месяц.
- Я поеду с тобой.
- Цветочек, дома не будет у нас. На постое у кого-то жить надобно.
- Мы поедем с тобой, - я показала рукою на живот. Затем заслонила ему рот рукою, не давая возразить, заглянула в очи. - Я и малыш. Не знаю отчего, но я уверена, мы справимся. Се не обсуждается, и прикажи обратное, я не послушаюсь. Что до Голубы, я не знаю, как она решит. Но думаю, тоже поедет, с детьми. Ты ведь их родил, тебе и воспитывать. А ежели тебя не будет постоянно дома, то воспитает улица и вырастет из Врана ещё один Ухват - пригляд нужен обязательно. Снежик уже большой, и ты многое в него вложил, но Вран будет в лучшем случае маменьким сынком, так и держащимся за её поньку. Обдумай ещё раз и просчитай все варианты с оглядкой на будущее. Не вздумай только отказываться от строительства. Ты нашёл себя, нельзя потерять теперь.
Он осторожно взялся за мой стан, притягивая ещё ближе. С несколько мгновений просто глядел в очи. Старается прочесть меня?
Какое-то время мы просто молчали, встретившись взглядами. А потом я осмелилась озвучить просьбу, начав издалека:
- Бер, я люблю тебя...
- Что ты хочешь? - резко перебил он.
Я отвела взгляд, не могу вынести, когда он так смотрит. Осуждающе что ли. Его руки напряглись, а от былой нежности не осталось и следа.
- Мне нужно вспомнить. Он ведь твой брат. До тех пор, пока жива память о них, они живут вместе с нами.
Его руки затвердели, словно камень взял меня в плен.
- Берушка...
- Не называй так меня.
- Расскажи, каким он был.
- Дитя ведь ещё не родилось, - попытался он возразить.
- Я не могу спать. Я схожу с ума. Ты всё время занят, а я думаю лишь о нём. Каким он был? Любил ли меня? Как я к нему относилась? Мы ведь должны чтить погибших и ушедших. - Я умоляюще взглянула на него. - Прошу, любимый.
- Не стоит на холоде стоять. Хоть и солнышко пригревает, да ещё не весна*,- он отстранился. И пошёл в сторону дома тестей.
А я стояла и глядела ему вослед, ощущая растерянность. Почти всё время я вспоминала брата Бранко, каким он был. Весёлый, но вмиг мог стать серьёзным. Когда мы были маленькие, я хвостиком за ним везде ходила. Он меня учил читать, почти сразу же, как сам научился. Отцу было некогда с подработкой в граде, ведь даже в зиму его почти не было дома. А Бранко любил меня больше остальных.
С думами о брате возникали мысли о Борове. Я переживала да поговорить с мужем не решалась. Как он воспримет сей разговор? Сейчас я люблю одного лишь Бера, не думаю, что соперник, пусть и в прошлом будет ему по душе. И нынче меня точила обида на мужа. сомневается в моих чувствах к нему? Слёзы не заставили себя ждать. Хотелось просто уйти, куда очи глядят. Что ж за жизнь такая?
Боги, за что мне все сии муки? Я подняла невидящий взор на небо.
- Даждьбог? Макошь? Зачем вы даёте жизнь, коли она полна страданий?
- Пойдём, - я подпрыгнула от неожиданно раздавшегося рядом голоса мужа. Он обнял меня, смахнул изморози от слёз со щёк. - Поговорим дома.
И я пошла по рыхлому серому снегу, уже начавшему оседать, в объятиях сурового, непробивного, но такого любимого человека. В груди затеплился росток надежды.
Глава 15
Вещи были сложены в сундук, который стоял у выхода в сенях и ждал отъезда домой.
- Пойдём, поговорим, - муж увёл меня в боковую дверь, ведущую в амбар.
Зимы были снежные, порою снега выпадало с человеческий рост и дверь невозможно было открыть. Потому делали крытые навесы для прохода в амбар, коровник. Более состоятельные земледельцы делали вообще переходы со стенами, полом. Мы довольствовались лишь крышею, которую Бер настелил заново с мальчишками. Снег ежели и наметало, то не так много, и легко разгребалось лопатою. В остальных же местах образовались утрамбованные стены мне по грудь. А что - не можем позволить стены из дерева, так сделаем из снега. Отец очень бережно относился к природе и всех детей приучал так же. Зачем тратить лес на то, без чего можно обойтись. Ну и тут ведь шло почтение к живому лесу, Лешему. Издавна, прежде, чем срубить дерево, спрашивалось на то дозволение у него и у духа лесных угодий. Или заходишь в лес, а тебя Леший уже ведёт, коли с ним поздоровался да озвучил ему причину. На дрова же брали уже поваленные древа.
Бер же и сам почитал природу, и с отцом моим соглашался в те немногие мгновения, когда они общались, сидя за столом. Дед Тур за столом молчал, словно отрешаясь от происходящего и ни на чьи вопросы не отвечал. Но я видела его хитрый взгляд, он просто понимал важность общения семьи, поэтому отдавал сие время нам.
Мы пришли к коровнику. Я прикоснулась к двери, выпуклой по срезам досок, но уже гладким, обточенным ветром, руками. Внутри было холодно, по сравнению с домом, но сено делало своё дело - утепляло неотапливаемые стены. Мы же не раздевались, придя с улицы.
Стоило переступить порог, как в нос ударил запах навоза, сена и коровы. Бурёнка, увидев нас, поприветствовала мычанием.
- И тебе здравия! - я потрепала нашу старую коровку по голове. Сколько ей? Старенькая уже.
Муж положил руки на мои округлившиеся бока, притягивая к себе.
- Василиса, ты точно хочешь вспомнить?
- Но ты же против...
- Нет, я беспокоюсь лишь за твоё здравие да нашего малыша.
- Хочу.
Муж утянул меня в сторону, умостил на скрученное сено, заключил в объятия, снял платок, расплёл волосы. Он трогал мою голову, перебирая пряди. Нравится ему? Себя успокаивает или меня? Я всегда любила, как меня мама причёсывала в детстве и сейчас люблю, как он ласкает. Неужели муж поможет мне вспомнить? А как? Муж глубоко вздохнул.
- У нас было сложно с отцом, с самого детства, - начал он довольно тихо и медленно, словно каждое слово давалось ему с трудом. - Он заставлял вкалывать, его мало интересовало, что мы думаем. Он был большаком, и любое неповиновение с нашей стороны заканчивалось розгами или выкидыванием в лютый мороз на двор.
Я был старше Борова, мне пары раз хватило, чтобы делать вид, что я подчиняюсь. Да и все знания, что отец передавал, я впитывал в себя. У меня была отличная память, стоило однажды услышать или увидеть, как я мог тут же нарисовать и написать буквица в буквицу.
С братом было сложнее. Он плохо запоминал и постоянно переспрашивал, отец злился и наказывал. Боров, и так с детства был слабенький, а тут простудился, после чего долго болел. Отец же посчитал, что сын прикидывается и чуть было не выкинул его с жаром вновь на холод. Я тогда заступился за брата, забрав его наказание на себя. С тех пор так и повелось, что все наказания зимою я отбывал за двоих. Я знал, что стоять нельзя, околеешь. Потому постоянно двигался: рубил дрова, таскал матери воду с колодца, даже на рыбалку ходил босиком в одной рубахе.
С тех пор холода и не боюсь. А Боров боялся. Он всегда болезненный был. А мы, хоть и похожи на лицо были: одинаковые очи, волосы, нос - всё одно фигурою были разные.
Годы шли, я, возясь с починкою забора или чем ещё по хозяйству, постигал азы родового боя, которые сызмальства передавал отец. Я собирался последовать тропою старшего брата, уйти в орду, лелея мечты ещё сызмальства вместе с Владом, да отец был против, считая, что отдали дань орде в виде одного сына, и хватит, и уехал. А потом нашёл мне Голубу. Я был против, да отец уже сговорился. Хотелось сделать гадость и сбежать, да отец напомнил обычаи, что опорочу невесту. Девка потом замуж выйти не сможет, скажут, порченная какая, что жених бросил. Вот я и пожалел Голубу, она-то не была виновата в моей вражде с родителем.