- Благодарствую, Семаргл, - я слегка поклонилася, а огонь втянулся вновь в печь.
Печь всегда считалася связью с чем-то потусторонним, обычно божественным мiром. Муж вновь поклонился от своего рода, благодарствуя за оказанную милость.
Несколько раз Бер ощупывал мой живот, уже не так сильно выпирающий, прикосновения были приятными. Общался с малышом, говоря слова поддержки, что мы рядом, всё будет замечательно.
- Представь, ты сегодня увидишь маму, откроешь свои очи и увидишь её, и Солнышко родимое и землю-Матушку, - муж говорил с улыбкою, а у меня сердце щемило и наворачивались слёзы. Он так нежно говорил. Бер поднял взгляд на меня и улыбнулся, так искренне.
- Ты счастлив?
- Я самый счастливый муж на свете.
В си мгновения существовали лишь мы втроём.
Во время схваток мы пели, иногда голос мой срывался, но муж продолжал тянуть, и я старалась тоже, перебирали привезенное приданное для малыша, простыни послеродовые, и прочие вещи, которые могут понадобиться во время или после родов. Мы с мамой много наготовили всего, и травяных сборов всяких закупили, ведь свежих дома не было. А сейчас мы с мужем разложили бельё по стопочкам, чтобы не путаться и не искать.
Затем Бер отвёл меня в баню. Голубу я так и не видела. Как она там? Точно ли в порядке? Тишина напрягала, но схватки позволяли думать лишь о новом чадушке, приходящим в сей мiр*.
По преданиям, я должна бродить сейчас в Нави в поисках нужной души. Считается, что пока малыш сидит в животике, у него промежуточная душа, которая потом сливается с новой сущностью, которая во время рождения призывается из мiра духов. Мама с двенадцати лет к сему меня готовила. Вот только что по ту сторону, никто не знал, воспоминаний не оставалось, стоило лишь вернуться. Говорят, что когда бродишь там, то в Яви можешь что-то говорить, вот по тем обрывкам фраз и складывается мнение. Но мы верим в Навь*, так же как и Явь* и Правь*. Бер говорил, что я уже была в Нави, но я так и не вспомнила.
- Готова? - спросил муж, сажая меня в лохань с тёплой водою.
- К чему? - как-то тревожно мне на душе.
- Идти в Навь. Уверена, что вернёшься? - его взгляд был встревожен. Он прав, оттуда выбраться сложно, так говорят. Но по-другому нельзя, потому что может призваться не та душа.
- Ты уже проделывал се с Голубою?
- Она отказалася. Не пошла. Положилась на волю Богов.
Боялася, значит. И я боюся. Но в очах мужа было столько уверенности в правом деле, столько силы. А недавнее присутствие Семаргла отвергало сомнения. Воля Богов -- может быть опасна. Дети могут стать ведомые ими и целиком им отданные в услужение. Такие многое делают за свою короткую жизнь, но не хотелось бы своей доченьке такой судьбы.
- Я готова.
- Я не смогу пойти с тобою, - он словно просил прощение за се. Я тронула его щёку и улыбнулася. - Буду ждать тебя здесь, любимая, - он поцеловал меня нежно, отстранился, взглядом спрашивая ответа. Я кивнула и ощутила рывок, словно выбило дух из тела.
А в следующее мгновение я не чувствовала больше своё тело, а бесплотный дух бродил в плотном вязком тумане. Было несколько боязно, не столько, что навредят, сколько что я сама не захочу возвращаться. Всё же тут можно встретиться с ушедшими, коли они ещё не переродились. А там и забытьё может наступить, ежели связь окрепнет. Казалось, марево пытается меня удержать, не пустить дальше. И мне стоило огромных усилий воли, чтобы двинуться вперёд.
Потом были голоса, казалось, целые леодры* разных. Они говорили одновременно разное и в мешанине было не понятно, что именно. Се малость раздражало. Хотелось прикрикнуть на них и потребовать замолчать. Но вспомнила, что я тут гость и негоже так себя вести.
Я старалась ощутить ту душу, которую мне следует притянуть.
Остановилась внезапно, не в силах двинуться дальше, словно упёрлась в стену. Я не видела, кто предо мною, но связь меж нами однозначно была. В груди защемило от смешанных чувств: радости встречи, грусти и боли.
- Прости, тебе ещё рано, - и я пересилила себя и пошла вперёд, сквозь сей сгусток тумана. Нельзя так быстро воплощаться, могут остаться воспоминания, тем паче меж близкими людьми будет продолжаться ся связь.
Нахлынули воспоминания.
Жили мы, скитаясь, с Боровом то в одном месте, то другом. На меня часто заглядывались мужчины, а муж злился и срывался с места.
Однажды я не выдержала.
- Боров, я так не могу больше. Я же вижу, как мучишься. Ты весь ревностью изводишься. Мы только на одном месте начинаем налаживать быт, как вновь уезжаем. Я не могу всю жизнь бегать. Дело не в переездах, се меня не страшит. Бегают только трусы. Ты ведь не такой, я знаю! - и я верила в свои слова. Ни тени сомнения! - Ты ведь знаешь, что я люблю тебя. Неужели до сих пор не доверяешь?
- Дело не в тебе, а твоём проклятии.
- Проклятии?
- Красоте, - сухо и жёстко ответил он, а мне стало обидно. Да, мужчины обращали на меня внимание, и порою я мечтала быть обычной простушкой, чтоб его избежать, но когда в словах любимого столько яду... И меня словно прорвало, надоело быть послушной девочкой.
- Се в последний раз. Ты меня понял?! Иначе я уйду от тебя. Ты мужик в конце концов или нет? Бежишь как трусливая баба. Ладно Князь, ему нечего было противопоставить, но от любого сельчанина бегать...
Я вытерла слёзы и вышла, хлопнув дверью.
Хозяйка, сидевшая во дворе на лавочке недовольно зыркнула, но увидев расстроенную меня, виновато улыбнулась.
После того случая Боров стал более внимательным, помогал во всём, делал всю мужскую работу по дому и на поле, раз даже сцепился с каким-то мужиком, который подбивал ко мне клинья. Странно, но я постепенно стала уважать Борова. Он больше не был той рохлей, и с каждым разом я понимала, что всё больше привязываюсь к нему.
Мы полюбили вдову, у которой жили. Муж починил избу, сарай, стал поле сеять. Женщина относилась к нам как к детям своим. И мы не отставали. Называли её Матушкой, уважали. У неё своих деток не было. И однажды она сказала, что счастлива - мы подарили ей то, чего никто больше не дал за всю жизнь. И как придёт её час, то оставляет избу нам, как и весь скарб.
Мы поблагодарили за доверие да стали о детях задумываться.
- Цветочек, - шептал муж после долгого летнего дождливого дня, - мне повезло с тобою. Прости, что сказал, что твоя краса - проклятье. Я люблю тебя больше жизни, а мысль, что другие глядят на тебя, заставляла меня злиться. Так раньше было. А теперь мне не жалко, пусть глядят, ты день ото дня только краше становишься. Зато прикасаться к тебе могу лишь я, - он провёл рукою по распущенным волосам, которые заняли всё свободное на печи место. - Когда малыш появится, как назовём его?
Малыш! Назовём! Как обухом по голове! Бер!
- Я жду тебя, Лисочек, - услышала его шёпот в ответ. - Любимая...
Я с трудом вырвалась из вязкого киселя. Берушка... Реченька! Дымка расступилась, являя простую древнюю избушку, но при сём целую: не страшны ей ни непогоды, ни лета. Пора выходить? Но я ведь не нашла нужную мне душу.
Предо мной появился сгусток силы. Это был не туман, как раньше, а свет. Внезапно он стал уменьшаться в размерах, превратился в сверкающую песчинку, похожем на пылинку на ярком солнышне, и она подлетела ко мне.
- Кто ты? - спросила я у маленького существа.
- Я долго ждала тебя, мама, - и такая тоска в тоненьком голоске. Но у меня ведь нет рук, как я могу взять сию душу? Внезапно я сделала движение вперёд, словно шагнула, обретая ноги, потом движение не существующей рукою, обретая конечности. Каждый шаг к избушке позволял мне всё больше ощутить себя. Я подошла к песчинке и взяла её в ладошку, зажимая в кулачок.