У нас с папой далеко не такой особняк, но зато очень уютно. Мы ничего не стали менять после смерти мамы. Каждый цветок был посажен ее руками. Для нас это счастье — хранить и заботится о ее труде.
Решив прогуляться дальше по каменной плитке, пошла вглубь зарослей. На такой большой территории и никого нет. Это слишком тоскливо. Я понимаю, он занятой человек. Ему нет дела до семьи, нет дела до персонала. Две служанки без устали бегают по дому, сдувая пылинки. Но зачем тогда такое большое пространство? Неужели гордыня не позволила приобрести владения поменьше?
Сквозь тени деревьев и кустов виднелось небольшое сооружение. Подойдя ближе, обнаружила что-то вроде оранжереи, на пороге которой сидел Виктор.
Решив, что он меня не заметил, развернулась и быстрым шагом направилась в обратную сторону.
— Иди сюда!
И угораздило же меня попасться ему.
Подошла, запахнув рубашку. То ли от того, что вечерело, а может от страха, стало прохладно. Смотрел снизу вверх, питая каждый мой сантиметр. Мне и так неловко, что забрела куда не следовало, а еще он со своим осмотром.
— Пойдем покажешь, на что способна.
Вперед пропускать меня, он и не собирался. Все также обозначал, что это его территория и я здесь не гостья. Куда и за чем он меня ведет терялась в догадака. Что я должна показать? Гадать не стала лишь покорно шла чтоб не злить деспота.
Ступив внутрь, была изумлена. Никогда не видела подобной красоты. Вот где спрятались все цветы! Это действительно была настоящая оранжерея и немаленького размера. Все окутано красотой! Много зелени, много ярких и пестрых цветов, от маленьких до больших. Некоторые, вовсе извиваясь, уходили под потолок.
Я буквально кружилась в цветущем пространстве. Моему восторгу не было предела. Безумно люблю цветы, но я и подумать не могла, что может быть так чудесно.
— За мной иди.
Капли от дождя стекали по стеклянной крыше. Оранжерея еще не погрузилась в сумрак, но снизу вдоль дорожки уже виднелась подсветка.
— Почему ты прячешь такую красоту?
— Это не твое дело.
— Тогда за чем привел?
— За этим, — остановившись в центре, указывал на единственный стоящий стол. Шахматный стол.
— Ты хочешь, чтобы мы сыграли?
— Да.
Глава 12
Меня немного раздражала его немногословность. Почему никогда нельзя нормально сказать, что он конкретно от меня хочет? Все приходится додумывать самой.
Несмотря на Виктора, место было действительно очень приятным. Не знаю, имелось ли у меня право отказываться от игры или нет, я решила этого не делать. Без конца сидеть в комнате невозможно, а так хоть какое-то развлечение на вечер.
Конечно, любитель черного посадил меня к белым фигурам, и я сделала первый ход. Почему-то играть с ним оказалось гораздо сложнее, чем с Артуром. От воспоминаний в груди вновь все сжалось.
Виктор выглядел уверенно, умело. Ходил по доске, точно рассчитывая каждый шаг. Иногда даже казалось, будто он угадывал и мой, после чего следовала нелепая ухмылка.
Игра затягивалась и кого-то, кажется, пробило на беседу.
— О чем общались с Артуром за партией?
Его вопрос сбил меня с толку. Мне и так нелегко об этом вспоминать, а он словно нарочно напоминает. У меня только и хватило сил передернуть плечами. Виктору оказалось этого недостаточно.
— О чем общались⁉ — тон его стал требовательным.
— В основном о наркотиках.
— Ты обсуждала наркотики? — вопросительно приподнял бровь.
— Нет конечно! Я что, похожа на наркоманку? Он спрашивал, пробовала я сквирт или дилдо.
— И как это связано?
— Что непонятного? — глупая тема для обсуждения за шахматами.
— Как связаны наркотики с дилдо? — словно издеваясь, уточнял он.
— Мне откуда знать, я в этом не разбираюсь!
Виктор гортанно засмеялся.
— Ты когда из монастыря вернулась?
— Что ты несешь? — он уже не на шутку раздражал меня.
— Дилдо — это резиновый член, а вот сквирт… — сделал паузу. — Нужно было согласиться попробовать!
— Вот еще!
Виктор буквально забавлялся мной. Его неприкрытая улыбка говорила о том, что я его развеселила.
Мне стало понятно, почему Артур был удивлен моей реакции на его предложения. Только, в отличие от Виктора, не смеялся в лицо. Да и откуда мне разбираться в таких вещах как… фу! Даже и произносить не хочется, не то, что пробовать.