— Мама, я совершеннолетняя! Что хочу, то и пью! Сколько хочу, столько...
— Будешь продолжать в том же духе — всё брошу, приеду и вставлю там всем вашим подавальщикам-барменам! Пусть тебе будет стыдно, что люди из-за тебя пострадали!
— МА-МА!!! О, боже... Да когда, в самом деле, вы уже прекратите мне нервы трепать...
И в таком духе — ещё шестьдесят секунд. До красных пятен на щеках и до еле контролируемого желания с размаху шваркнуть телефон о паркет.
Обычное явление: охрана доложила о ходе культурного мероприятия. Предатели. В обе стороны работают. Неплохо было бы, если бы, допустим, какие-нибудь террористы напали да перестреляли всех к известной матери. Вокруг — трупы, а она — совсем одна. Свобода!
Оксана вернулась в зал, со злости осушила свой на две трети наполненный фужер, сделала официанту пальчиком — «повторить», нащупала взглядом примостившихся через два столика телохранителей и показала им нехороший американский жест. До большего опускаться не стала: бессмысленно. Работа у них такая. Вот помрут папа с мамой, будет она хозяйкой, тогда они будут её слушаться и докладывать о каждом шаге её чад. Если таковые чада вдруг образуются когда-нибудь...
Пока гуляла туда-сюда, многие однокашники, судя по поведению, нюхнули, да не по разу, а некоторые и вовсе приняли общеизвестной дряни с выраженными эффектами. Вели себя как заведённые кем-то механизмы с ограниченной программой: не по-человечьи бодренько отплясывали, дёргаясь, как ужаленные в причинные места, жутко потея и поглощая лошадиные дозы напитков, непринуждённо орали, изливаясь потоками труднопонимаемого косноязычия (а полчаса назад многие двух слов связать не могли — только мычали да «чекали»), реготали неестественными голосами, причём ни с чего, на ровном месте — что называется, «с пальца пёрлись».
Ну за что их уважать, скажите? Такого рода мероприятия Оксана посещает редко, но каждый раз — одно и то же. Через полчаса после начала все нанюхаются-наглотаются, и обстановка начинает напоминать хлев.
Есть мнение, что великие художники и прочие незаурядные творческие личности принимали наркотики, чтобы раскрепоститься, полнее раскрыться, дать своей великой фантазии вольно воспарить над ограниченной плоскостью реальности. И якобы они в эти минуты были просто прекрасны, великолепны, неподражаемы и, вообще, богоподобны. Очень может быть, очень может быть... если есть чему раскрываться и парить.
А если там, внутри, пусто? И мало того, не просто пусто — вакуум, а пустота эта до отказа наполнена душевным мусором, всевозможным хламом и грязью?!
Вот и представьте себе, что будет, если это чудо-юдо папо-мамино вдруг сглотнёт «колёсико» да раскроется, раскрепостится в компании себе подобных.
Короче — быдло, оно и есть быдло...
Так... В общем, Оксана залпом осушила свой фужер, услужливый мальчик притащил другой, повертела его за ножку (фужер, а не мальчика), пытаясь стряхнуть негативные эмоции, оставшиеся от разговора с мамой... И вдруг поняла, что с ней происходит нечто странное и необъяснимое.
Кто-то прибавил звук — не музыки, а вообще всего вокруг: отчётливо слышно было, что орут танцующие и люди за столиками. А музыка неузнаваемо трансформировалась: мелодия потерялась, аранжировка пропала, остался один лишь ритм. Дум-дум-дум... И колошматил этот ритм, казалось, в самое сердце, как будто какой-то неутомимый работяга лупил по мембране молотком. Дум-дум-дум... Ноги непроизвольно дёрнулись несколько раз, как судорогой свело — хотели ноги танцевать, сами, без участия остального тела. Краски сделались резче и ярче, причём красный преобладал — как будто местный светотехник чего-то там нахимичил с фильтрами.
— А-а-а, рожи!!!
Да, рожи... Рожи однокашников за сдвинутыми вместе столами как будто приблизились, стали крупнее, отчётливее, рельефнее... Даже в полумраке, в ослепляющих сполохах стробоскопа хорошо различимы веснушки на вспотевшем лбу сидящего рядом Пети Иванова. Глазки масляные, хитрые, смотрит как-то выжидающе, с прищуром, как кот на мышку... А так ничего себе рожи... Даже нет, скорее — лица. Рожи бывают у плохих людей, а тут все свои, родные... И вовсе они не противные, как обычно, что-то с ними сейчас случилось, этакое приятственное, изменились они в лучшую сторону... Улыбаются, смотрят приветливо, тыкают... Да вообще — милые ребята!
— Гы-гы... — непроизвольно выдала Оксана, впадая в общий контекст. — Гы-гы-гоо...
— Ну, как самочувствие?
— Ой, су-у-уки... — шибануло вдруг откуда-то изнутри остатком здравого смысла. — «Экстази» в шампанское подмешали...
— Ну, подмешали, — честно признался Петя Иванов. — Гы-гы... ну а че те — плохо, что ли?
— Мне? Гм... Уфф... Не, неплохо.
— Ну вот, и тащись, как все приличные люди. Всё намана?
— Намана... — Оксана облизнула пересохшие губы — слюны во рту вдруг не стало, язык прилипал к нёбу — и потянулась за фужером.
— Окси, ты брось это — на шампань не налегай, — предупредил опытный Петя. — Лучше колу пей. Алкоголь того — типа, того, усиливает...
— Да ну, какая фигня, — Оксана залпом опрокинула фужер и тут же отняла у Пети початую бутылку фанты. — Дай-ка...
— Ну че, пошли подёргаемся?
— Па-а-ашли!!!
И пошли.
Танцевать, оказывается, это просто здорово. Оксана, танцевавшая редко и по жизни равнодушная к развлечениям подобного рода (пустая трата времени, в мире есть масса гораздо более интересных и полезных дел), почувствовала себя вдруг как минимум королевой бала. И не важно, что при этом она всего лишь прыгала на месте, высоко подбрасывая колени и отчаянно мотая головой. Оксана была занята важным делом: пыталась руками поймать ритм, который стал подобен некоему материальному стержню, вонзавшемуся в неё под разными углами со всех сторон. Ритм ловко ускользал — Оксана чертыхалась и весело визжала от избытка чувств. Если бы в горле не сохло да нижнюю челюсть не сводило бы судорогой, — вообще всё было бы здорово!
— Побольше пей, — Петя, исчезнув на минуту, вернулся с большой бутылкой колы, — и всё будет намана. Ну как ты?
— На-ма-на!!!
— Ну и молоток. Поцелуемся?
— Только не взасос. А то в харю тресну. Ммм-ммм... Фу, солёный какой-то...
— Гы-гы-гы!!!
— Ты потише прыгай — людей задеваешь...
— Да че там люди! Смотри, как могу: ы-ыхх!!!
Оксана, ловко сгруппировавшись, сделала безукоризненное сальто назад. Как учили. Приземлилась, в общем, удачно, но одного товарища задела ногой да на завершающей стадии приземления крепко саданула второго товарища локотком. Неумышленно — тесно ведь. Публика восторженно заорала, захлопала.
— Только один раз — и только для вас! — Оксана изобразила книксен и манерно раскланялась.
Ушибленные товарищи попробовали было заявить о своих правах, но Петя быстро их поправил:
— Куда прёте, скоты, не видите — кто?! Ещё слово, и вас тут закопают!
Петя — душка! И вообще, всё так классно, всё так здорово!
— Шампанского! — завопила Оксана от избытка чувств. — Гарсон, ведро шампанского людям! Йю-ххууу!
— Ты потише ори, — озаботился Петя. — Вон, смотрят...
— И что?!!!
— Да нет, твои смотрят. Гляди, загоношились...
Точно, телохранители стоят, пялятся озабоченно, начальник охраны направляется в фойе, на ходу доставая телефон. Стучать побежал, сволочь!
— Ну е-моё! — не на шутку обиделась Оксана. — Я кто — швея-мотористка, что ли?! Мне теперь че — и поорать нельзя?!
— Да можно, всё можно, — горячо поддержал её преданный Петя. — Уж если тебе не поорать, то кому же? Но только не здесь.
— А где?
— Хочешь, свалим отсюда, тут рядом местечко есть — че хошь мона делать, хоть на голове ходить.
— Нереально. Охрана вон, глаз не спускают. Потом, тут у них камеры везде понатыканы...
— Я знаю, как можно выйти. Давай, двигай потихоньку наверх, на антресоли.
— И?
— Постой рядом с диджеем, я сейчас — быстренько всё организую.
— Хорошо, давай...
По дороге зацепила из бара две бутылки шампанского — всё равно охрана уже доложила, хуже не будет, — пристроилась рядом с кучкой поклонниц диджея, опёрлась о перила, чтобы не выпадать из поля зрения телохранителей, а то ведь наверх попрутся! Стояла так и дёргалась в такт музыке, опасно постукивая бутылками о благородный морёный дуб перил, одно неверное движение — и внизу кто-нибудь получит травму...