Да, любимым чтением в то время были романы приключенческие и морские.
Фенимор Купер, Вальтер Скотт, Александр Дюма, Даниель Дефо, капитан Марриэт, Майн Рид, чуть позже Чарлз Диккенс. Однажды Жюль Верн признался английскому журналисту Ч. Дауборну в том, что всегда так любил и столько раз перечитывал романы Диккенса, что может пересказывать их с любого места.
5
В 1837 году братья Верны были определены родителями в интернат «Малой семинарии Сен-Донатьен», в которой будущий писатель учился до 1841 года. Через много лет, в романе «Россказни Жана-Мари Кабидулена», описывая приключения шхуны «Сент-Инах», Жюль Верн поименно вспомнит своих одноклассников, составив из них целый экипаж. Но главной книгой детства стал для юного Жюля роман Даниеля Дефо «Робинзон Крузо». Оказалось, что в красочном мире попугаев и дикарей выжить вовсе не легко. Больше того, там почти невозможно выжить. Но если уж ты выжил, если земля и море тебе подчинились и даже животные и дикари готовы помогать тебе, значит, ты оказался по-настоящему крепким человеком, ты достоин этого мира.
Похоже, многие эпизоды знаменитой книги Жюль Верн в детстве воспринимал как жизненную программу. Ничуть не смущали его поступки Робинзона, они были накрепко вписаны в ту эпоху. Ну да, Робинзон без каких-либо угрызений совести продает мальчика Ксури, который не раз спасал его во время тяжелого плавания; он сколачивает группу плантаторов для поездки в Гвинею за рабами — дешевая рабочая сила нужна всегда. Он всего лишь обыкновенный здравомыслящий человек.
«Порою на меня нападало отчаяние, — читал Жюль Верн в книге Дефо. — Я испытывал смертельную тоску. Чтобы побороть эти горькие чувства, я пытался доказать самому себе, что даже в моем бедственном положении есть немало хорошего». И дальше в книге идет знаменитая, разделенная надвое страница.
Одна сторона страницы обозначена словом «ЗЛО», другая — словом «ДОБРО».
Кто бы сомневался, что к слову «ЗЛО» относилось все, что прямо угрожало жизни и благополучию Робинзона, а к слову «ДОБРО» — то, в чем ему везло.
«Я заброшен судьбой на мрачный необитаемый остров и не имею никакой надежды на избавление». Разумеется, это «ЗЛО».
«Но я жив, я не утонул, подобно всем моим товарищам». Это «ДОБРО».
«Я как бы выделен и отрезан от всего мира и обречен на горе».
«Но зато я выделен из всего экипажа, смерть пощадила меня, и тот, кто столь чудесным образом спас меня от смерти, вызволит и из этого безотрадного положения».
«Я отдален от всего человечества; я отшельник, изгнанный из общества людей».
«Но я не умер с голоду и не погиб в этом пустынном месте, где человеку нечем пропитаться».
«У меня мало одежды, и скоро мне нечем будет прикрыть свое тело».
«Но я живу в жарком климате, где я не носил бы одежду, даже если бы она у меня была».
«Я беззащитен против нападения людей и зверей».
«Но остров, куда я попал, безлюден, и я не видел на нем ни одного хищного зверя, как на берегах Африки. Что было бы со мной, если бы меня выбросило туда?»
«Мне не с кем перемолвиться словом, и некому утешить меня».
«Но Бог сотворил чудо, пригнав наш корабль так близко к берегу, что я не только успел запастись всем необходимым для удовлетворения моих потребностей, но и получил возможность добывать себе пропитание до конца моих дней»[8].
Так что не стоит унывать. Уныние — тяжкий грех.
«Чернила, перья и бумагу, — записывал Робинзон, — я старался всячески беречь. Пока у меня были чернила, я подробно записывал все, что случалось со мной; когда же они иссякли, пришлось прекратить всякие записи, так как я не умел делать чернила и не мог придумать, чем их заменить…»
Всё на острове требовало невероятных усилий.
«Над частоколом, которым я обвел мое жилище, — жаловался Робинзон, — я работал чуть не целый год. Нарубить в лесу толстые жерди, вытесать из них колья, перетащить эти колья к палатке — на все это требовалось много времени. Колья были очень тяжелые, так что я мог поднять не более одного зараз, и порою у меня уходило два или три дня лишь на то, чтобы вытесать кол и принести его домой, а на следующий день вбить его в землю. Вбивая колья в землю, я употреблял сначала тяжелую дубину, но потом вспомнил, что у меня есть железные ломы, которые я привез с корабля, и стал работать ломом, хотя не скажу, чтобы это сильно облегчило мой труд…»