Леонид Борисов
Жюль Верн
Часть первая
Нант
Глава первая
Тридцать тысяч добрых фей над колыбелью Жюля
Восьмого февраля 1828 года в городе Нанте произошло, среди множества других, следующее событие.
Анри Барнаво, исполняющий обязанности швейцара у парадного подъезда здания местной газеты «Нантский вестник», заявил издателю и редактору месье Турнэ, что он, Барнаво, хочет сообщить ему нечто чрезвычайно важное и интересное.
Месье Турнэ не обратил на эти слова никакого внимания. Тогда Барнаво попридержал хозяина своего за фалды его великолепного, подбитого белым шелком, зеленого пальто.
— Догадываюсь, в чем дело, — сказал месье Турнэ, останавливаясь подле швейцара. — Ваше жалованье за декабрь? Будет уплачено на следующей неделе. Наградные к рождеству? Знаю, знаю, мой друг; потерпите немного, — награжу по-королевски! Вы простужаетесь и хотите иметь теплое помещение? Гм… я сам нездоров и простужен до последней степени. Школьники обстреливают вас из рогатки горохом? Заведите себе ружье и палите в этих бездельников сколько можете! Советую приобрести английское: оно не убивает насмерть и весьма удобно тем, что, целясь в голову, вы всегда попадаете во что-нибудь другое…
— Если бы я умел говорить так, как вы, месье Турнэ, то фортуна давно заинтересовалась бы мною, — ответил Барнаво, вздыхая. — Мое несчастье в том, что при живости воображения весьма и весьма хромает мой словарь. Я ничего не требую от вас, так как нахожу это бесполезным.
— К делу, к делу, — поторопил Турнэ. — Не задерживайте меня!
— То, что я намерен сообщить, весьма исключительно и… короче говоря, я нашел способ увеличить количество подписчиков «Нантского вестника». Стекла ваших очков запотели. Пока вы их протираете, я успею сказать всё, что надо.
Турнэ снял со своего длинного носа очки и принялся протирать их листком папиросной бумаги. Барнаво плотно прикрыл двери на улицу, ближе подошел к своему хозяину и сказал:
— Подписчиков мало потому, что ваша газета сообщает одну лишь правду. Правду подписчики могут узнать и помимо газеты. Ну что интересного в том, что вы напишете о месье Дежуре, которому до того надоело жить, что он собственноручно повесился в парке! Я не уважаю людей, накладывающих на себя руки. Зачем торопиться, тем более что всегда можно передумать! Вместо десяти соболезнующих строк следовало дать фельетон, осуждающий самоубийство. Целый фельетон, слышите?
— Кое-что даем по этой части, — вставил Турнэ.
— Этого мало, — возразил Барнаво. — На прошлой неделе вы напечатали сообщение о том, что у мадам Тибо в ее книжной лавочке отыскался подлинный дневник Людовика Двенадцатого. Вы написали правду, — мадам Тибо в свое время купила триста сорок девятый экземпляр того увлекательнейшего дневника, который при Людовике Двенадцатом приписывался Генриху Четвертому. Какая цель в сообщении подобных сведений? Не понимаю. Лавочка мадам Тибо торгует превосходно. На всех ваших подписчиков, а их триста семнадцать, одного экземпляра всё равно не хватит. Дальше: ваши передовицы посвящены хронике Нанта. Вот тут надо врать! Выдумывать! Давать сенсацию! Тогда…
— Тогда? — спросил Турнэ, надевая очки и оглядывая Барнаво.
— Тогда всё взрослое население Нанта принесет вам установленные подписным проспектом двадцать франков и плюнет на все ваши бесплатные, с небольшой доплатой, приложения.
— Не скажите, — улыбнулся Турнэ. — Вы сами видели одну нашу картину и сами же…
— То я, а то подписчики, — перебил Барнаво. — Мне ваша картина понравилась бескорыстно, ведь я не плачу за эту ерунду, но подписчики платят. Нант с колокольни собора!.. На это жаль не только рамы из багета, но даже и паспарту! Каждый человек может забраться на колокольню и посмотреть Нант, Стоит это три су.
— Чего же вы хотите? — нетерпеливо спросил Турнэ. — Вы изъясняетесь вполне литературно. Вот что значит служить у меня!
— До того, как мне поступить к вам, месье Турнэ, я говорил лучше! Но дело не в этом. Газете не хватает выдумки. Неправды. Сенсации.
— Придумайте, я попробую, — сказал Турнэ. — Зайдите ко мне в приемные часы — поговорим.
— Нет, вы выслушайте сейчас, иначе я всё забуду! Я не смогу зайти к вам в приемные часы: сегодня дождь и слякоть, мне впору сушить зонтики и встряхивать пальто и шляпы. Слушайте, месье Турнэ. У известного вам Пьера Верна, что живет неподалеку, сегодня рано утром родился сын. Этот молодой, чудаковатый и многообещающий юрист обалдел от счастья, — он ждал сына, и бог дал ему сына. Чаще случается наоборот. Одну минуту, месье Турнэ! Напечатайте в завтрашнем номере вашей газеты, что гастролирующая в Нанте знаменитая гадалка Генриэтта Ленорман, дочь знаменитейшей Элен Ленорман, предсказала…
— Чем знаменита Элен Ленорман? — заинтересованно осведомился Турнэ.
— Бог ее знает, — отозвался Барнаво, махнув рукой. — Сами придумайте. Продолжаю: она предсказала, что новорожденный прославит свой родной город, а также и свое отечество. Почтенный Пьер Верн собственными глазами увидит феноменально счастливое будущее своего сына. И не только один он, но также и его супруга. Напечатайте, что новорожденный изобретет всевозможные вещи, полезные для человечества. Мадам Ленорман, эта, возможно, и существующая особа, — я что-то читал про нее, — уплатит вам солидную сумму за рекламу. Вот увидите! Месье Верн лично поблагодарит вас за столь волшебное вмешательство в его судьбу. Известите также — это самое главное, — что мадам Ленорман, покидая Нант, оставила вам пятнадцать тысяч предсказаний на всех пятнадцать тысяч младенцев обоего пола, которые должны родиться в ближайшие годы.
— Вот это уже чушь, — заметил Турнэ. — Я еще согласен с первой половиной вашего проекта, я его уже обдумываю, но…
— Не понимаю, что за ружье в ваших руках! — раздраженно произнес Барнаво. — Пуля из него не попадает ни в голову, ни в более мягкие части! Недомыслие и тупость! Чушь! Да ровно через десять месяцев вы будете иметь пятнадцать тысяч подписчиков, месье Турнэ! Те, что еще не состоят ими, поторопятся, чтобы получить бесплатное, — вы за это что-нибудь возьмете, конечно, — предсказание будущего своих новорожденных! И — смотрите, что делает выдумка: население Нанта увеличивается, вы богатеете, я… со мною, наверное, произойдет что-нибудь очень хорошее. Мадам Ленорман, вместе с номерами вашей газеты, разносит по всему миру популярность свою и славу. В лице месье Верна вы имеете домашнего законника, он спасет вас от любой плутни, любого противозаконного поступка. Вы ничем не вредите новорожденному, — бог знает, что из него получится, на это надо положить не менее двадцати лет. Вам сейчас сорок пять. Как видите, ничего страшного…
— Н-да… Хорошо! Дьявольски интересно, пикантно, черт знает что, — мечтательно проговорил Турнэ и снова принялся протирать стекла своих очков. — Только… только… вы утверждаете, что подобная операция пройдет гладко? Безнаказанно?
— Будьте покойны, месье Турнэ! Я в хороших отношениях с месье Верном, я служил у его отца, хорошо знаю все статьи закона, касающиеся клеветы, подделки подписи и кредитных билетов. Самое неприятное состоит в том, что новорожденный может умереть в ближайшие же дни после появления на свет. Это единственное но в нашем предприятии. Опять-таки не беспокойтесь: мадам Софи Верн родила такого крепыша, что ему жить и жить!
Мимо издателя и швейцара прошмыгнул опоздавший на службу конторщик. Его не заметили. И Турнэ и Барнаво дышали тяжело и шумно.
— Где вы отыскали этакую штуку? — спросил Турнэ, облизывая тонкие, бледные губы. — Расскажи я кому-нибудь — не поверят.
— А вы не рассказывайте, вы напечатайте. Печатному поверят. Сегодня у нас восьмое февраля тысяча восемьсот двадцать восьмого года. Вторая полоса завтрашнего номера газеты должна быть посвящена…
— Вы мне поможете? — шепотом произнес Турнэ. — Могу на вас положиться?
— У вас есть месье Бенуа.
— Бенуа силен в поэзии. Он может дать куплет и всякие там тру-ля-ля, рефрен и сонет. Мой секретарь набил руку на передовицах, посвященных искусству и дамским нарядам. Гм… Зайдите ко мне в два часа. Кстати, я уплачу вам за декабрь и январь. Скажите по совести, — вы сами придумали эту штуку?