— Я хочу быть рыбаком, месье!
— Почему же именно рыбаком? — недовольно спросил воспитатель. — Разве это так интересно, заманчиво?
— Еще бы не заманчиво! — ответил Жюль. — Целый день на Луаре, лови рыбу, пой песни!
— Ну, вот! — рассмеялся воспитатель. — Разве ты не можешь петь песни, кататься по Луаре и есть рыбу?
— Могу, месье, — кивнул головой Жюль, — но мне дают не ту рыбу, которую я люблю, мне не разрешают петь о рыбаке, продавшем свою душу черту, а на Луару и вовсе не пускают, — приходится кататься потихоньку.
— Ты, я вижу, намерен своевольничать, — поморщился воспитатель.
— Я хочу быть рыбаком, месье, — повторил Жюль.
Своего младшего брата Поля Жюль сажал в лодку, заявляя, что они потерпели кораблекрушение и спасаются от хищных акул. Поль возражал: в Луаре акулы не водятся, — нужно придумать что-нибудь другое.
— Другое? Гм… Мы едем открывать клад знаменитого морского разбойника Мунго, — секунду подумав, говорил Жюль. — Сиди прямо! Упадешь в воду!
— Это далеко? — спрашивал Поль.
— Тридцать тысяч километров. Мы должны обогнуть рукав Луары, выехать в море и ехать десять дней без пищи. Из воды может показаться покойник, — хочешь?
— Откуда покойник? — пугался Поль.
— Загубленная душа, — отвечал Жюль. — Она скитается по всему свету; понимаешь?
Поль возражал: так не бывает. Жюль сердито разъяснял брату, что на свете многого не бывает, но можно выдумывать то, чего нет, — а вдруг оно есть!
Возвратившись из школы, наскоро пообедав и приготовив уроки, Жюль брал брата за руку, и они уходили из дому. Границы их прогулок были строго определены отцом: с одной стороны собор, с другой — корабельные мастерские, с третьей — дом дяди, и последний наименее отдаленный пункт, за которым начиналась запретная зона, — здание школы, где учился Жюль.
Братья переходили границу безбоязненно, но не всегда безнаказанно. И того и другого лишали сладкого, читали длинные нотации о вреде непослушания. Случалось, что месье Верн встречал своих сыновей где-нибудь далеко от дома, — тогда он брал за руку старшего, а старший вел за собою младшего. Братья послушно шагали, посматривая по сторонам, раскланиваясь с приятелями. Надо сказать, что отцовская забота очень стесняла Жюля, и однажды он нашел способ прекратить эти встречи и проводы.
Он попросил отца объяснить ему, что означает слово «юрист» и можно ли сделаться юристом каждому, кто этого захочет. «Например, мне», — добавил Жюль. Он отлично понимал, что своим вопросом подводит к отцу его любимого коня, на которого тот сию же секунду сел и поехал.
— Я очень рад, мой дорогой сын, что тебя интересуют не только приключения и морские разбойники. В свое время ты будешь юристом, — в этом всё дело. Я намерен приохотить тебя с малых лет к этому занятию. Слушай внимательно…
Когда месье Верн говорил о юриспруденции, ему нужно было иметь руки свои совершенно свободными, — он иллюстрировал жестами свои мысли, показывал толщину книг о законе и праве и вообще распространялся о вещах, недоступных пониманию старшего сына.
На этот раз он также одну руку приложил к сердцу и, полузакрыв глаза и вытянув другую, приступил к объяснению загадочного, темного слова юрист. Минут пять месье Верн рассказывал о сотворении мира и грехопадении первого человека, затем перешел к обсуждению понятий суда и следствия. Здесь он запутался, сообразив, что многое в его словах годится для аудитории среднего и старшего возраста, по меньшей мере. На всякий случай он спросил:
— Тебе понятно, Жюль?
Вопрос остался без ответа. Месье Верн перешел дорогу. До дома оставалось не более сотни метров. Почтенный адвокат скомкал свою лекцию и скосил глаза влево, надеясь по лицу сына определить степень доходчивости своих объяснений. Вместо сына он увидел серые камни мостовой и чугунную тумбу. Скосив глаза вправо, он увидел собачонку своего соседа Дювернуа. Месье Верн обернулся, — позади него шагала мадам Дювернуа.
— Вы очень увлекательный рассказчик, — кокетливо улыбаясь, сказала мадам Дювернуа. — Я иду и слушаю!
— Добрый день, — печально произнес месье Верн. — Вы не видели моих сыновей, мадам?
— Минут пять назад я видела их на набережной, они вместе с мальчиками из корабельных мастерских пускали змея, месье Верн. У вас чудесный старший сын! И как он похож на вас, — вылитый папа! Разве что глаза и улыбка моей милой Софи!..
— Да? — уронил месье Верн. — Вы говорите, пускают змея? В безветренную погоду?
— Они дуют на него из воздушного насоса, — ответила мадам Дювернуа. — И змей, представьте, поднимается!
Когда Жюлю исполнилось десять лет и он перешел во второй класс, воспитатель этого класса опросил учеников: кем они хотят быть?
— Ну, например, ты, Жюль. Отвечай!
— Механиком, который чинит корабли, месье, — браво ответил Жюль.
— Вот как! Мне говорили, что в прошлом году ты хотел сделаться рыбаком.
— Я уже был рыбаком, месье!
Воспитатель снял очки и снова надел их. Жюль понял, что этот жест означает недоумение, удивление, — следует ответить более точно.
— Я уже играл в рыбаков и даже в разбойников, месье, — сказал Жюль. — Потом я плавал в Америку.
Воспитатель рассмеялся.
— И тонул в океане, конечно!
— Три раза, месье! Первый раз меня схватил орел и принес на берег. Второй раз меня спасли пассажиры большого парохода, а третий раз…
Воспитатель устало махнул рукой. Жюль, подумав, решил сказать кое-что о себе без вранья и выдумки.
— Я читаю книги, месье. Я люблю такие книги, в которых рассказывается о приключениях.
— И ты понимаешь их? — спросил воспитатель.
— Не все, месье, но там, где говорится о драках и ссорах, о восстаниях и бунтах на корабле, там я всё понимаю. Очень хорошие книги, месье!
Воспитателю третьего класса Жюль через год сказал:
— Я прочел книгу Диккенса «Записки Пиквикского клуба», месье, и мне хочется быть таким же, как этот английский писатель.
— Таким же? — улыбнулся воспитатель. — Ты хочешь сказать — писать так же, как Диккенс?
— Да, месье, и еще путешествовать.
Одиннадцатилетний Жюль втайне готовился к побегу из дома. Поль, посвященный в эти замыслы, смотрел на брата как на героя, выдающегося человека. Он подражал ему во всем — и его манере ходить, раскачиваясь со стороны на сторону, и употреблять морские термины в разговоре, и неестественно щуриться при рассматривании отдаленных предметов. Значительно сложнее обстояло дело с искусством домысла и вымысла. Привирая в тех случаях, когда нужно было выручить брата, Поль своей нескладной болтовней только подводил Жюля, а когда требовалось что-нибудь сочинить, — хотя бы для того, чтобы разнообразить игры дома и на улице, — всегда кончалось тем, что замыслы расстраивались, интересное становилось скучным, но приходил на помощь Жюль, и все удавалось как нельзя лучше.
Книги, река, близость моря, общение с рыбаками и рабочими из корабельных мастерских приохотили Жюля к мечтаниям о путешествиях. Ему хотелось побродить по таинственным тропинкам девственных лесов Африки, испытать морскую качку, пережить несколько сильных ураганов, освободить из неволи какого-нибудь старого, замученного непосильной работой негра. Жюлю казалось, что для всего этого достаточно трех месяцев, считая дорогу туда и обратно. Куда именно туда, он точно себе не представлял, но как именно оттуда — об этом он заранее позаботился: он напишет письмо Полю, и тот на лодке выедет брату навстречу…
Первый побег из дома не удался: месье Верну сказали, что его старший сын купил в хлебной лавке очень много галет и белых сухарей с изюмом. Видели Жюля на Королевской площади, где странствующий точильщик портил на своем крутящемся камне превосходный нож английской стали, подаренный Жюлю теткой.
Пьер Верн обратил внимание на то, что Жюль, ложась спать, сунул под подушку объемистый пакет. Месье Верн спросил Поля, в чем дело. Поль ответил, что брату так нравится — спать повыше. Пьер Верн ни о чем больше не расспрашивал ни старшего, ни младшего сына. Он погасил свет и улегся в постель не раздеваясь.