— Тогда? — спросил Турнэ, надевая очки и оглядывая Барнаво.
— Тогда всё взрослое население Нанта принесёт вам установленные подписным проспектом двадцать франков и плюнет на все ваши бесплатные, с небольшой доплатой, приложения.
— Не скажите, — улыбнулся Турнэ. — Вы сами видели одну нашу картину и сами же…
— То я, а то подписчики, — перебил Барнаво. — Мне ваша картина понравилась бескорыстно, ведь я не плачу за эту ерунду, но подписчики платят. Нант с колокольни собора!.. На это жаль не только рамы из багета, но даже и паспарту! Каждый человек может забраться на колокольню и посмотреть Нант, Стоит это три су.
— Чего же вы хотите? — нетерпеливо спросил Турнэ. — Вы изъясняетесь вполне литературно. Вот что значит служить у меня!
— До того, как мне поступить к вам, месье Турнэ, я говорил лучше! Но дело не в этом. Газете не хватает выдумки. Неправды. Сенсации.
— Придумайте, я попробую, — сказал Турнэ. — Зайдите ко мне в приёмные часы — поговорим.
— Нет, вы выслушайте сейчас, иначе я всё забуду! Я не смогу зайти к вам в приёмные часы: сегодня дождь и слякоть, мне впору сушить зонтики и встряхивать пальто и шляпы. Слушайте, месье Турнэ. У известного вам Пьера Верна, что живёт неподалёку, сегодня рано утром родился сын. Этот молодой, чудаковатый и многообещающий юрист обалдел от счастья, — он ждал сына, и бог дал ему сына. Чаще случается наоборот. Одну минуту, месье Турнэ! Напечатайте в завтрашнем номере вашей газеты, что гастролирующая в Нанте знаменитая гадалка Генриэтта Ленорман, дочь знаменитейшей Элен Ленорман, предсказала…
— Чем знаменита Элен Ленорман? — заинтересованно осведомился Турнэ.
— Бог её знает, — отозвался Барнаво, махнув рукой. — Сами придумайте. Продолжаю: она предсказала, что новорождённый прославит свой родной город, а также и своё отечество. Почтенный Пьер Верн собственными глазами увидит феноменально счастливое будущее своего сына. И не только один он, но также и его супруга. Напечатайте, что новорождённый изобретёт всевозможные вещи, полезные для человечества. Мадам Ленорман, эта, возможно, и существующая особа, — я что-то читал про неё, — уплатит вам солидную сумму за рекламу. Вот увидите! Месье Верн лично поблагодарит вас за столь волшебное вмешательство в его судьбу. Известите также — это самое главное, — что мадам Ленорман, покидая Нант, оставила вам пятнадцать тысяч предсказаний на всех пятнадцать тысяч младенцев обоего пола, которые должны родиться в ближайшие годы.
— Вот это уже чушь, — заметил Турнэ. — Я ещё согласен с первой половиной вашего проекта, я его уже обдумываю, но…
— Не понимаю, что за ружье в ваших руках! — раздражённо произнёс Барнаво. — Пуля из него не попадает ни в голову, ни в более мягкие части! Недомыслие и тупость! Чушь! Да ровно через десять месяцев вы будете иметь пятнадцать тысяч подписчиков, месье Турнэ! Те, что ещё не состоят ими, поторопятся, чтобы получить бесплатное, — вы за это что-нибудь возьмёте, конечно, — предсказание будущего своих новорождённых! И — смотрите, что делает выдумка: население Нанта увеличивается, вы богатеете, я… со мною, наверное, произойдёт что-нибудь очень хорошее. Мадам Ленорман, вместе с номерами вашей газеты, разносит по всему миру популярность свою и славу. В лице месье Верна вы имеете домашнего законника, он спасёт вас от любой плутни, любого противозаконного поступка. Вы ничем не вредите новорождённому, — бог знает, что из него получится, на это надо положить не менее двадцати лет. Вам сейчас сорок пять. Как видите, ничего страшного…
— Н-да… Хорошо! Дьявольски интересно, пикантно, чёрт знает что, — мечтательно проговорил Турнэ и снова принялся протирать стекла своих очков. — Только… только… вы утверждаете, что подобная операция пройдёт гладко? Безнаказанно?
— Будьте покойны, месье Турнэ! Я в хороших отношениях с месье Верном, я служил у его отца, хорошо знаю все статьи закона, касающиеся клеветы, подделки подписи и кредитных билетов. Самое неприятное состоит в том, что новорождённый может умереть в ближайшие же дни после появления на свет. Это единственное но в нашем предприятии. Опять-таки не беспокойтесь: мадам Софи Верн родила такого крепыша, что ему жить и жить!
Мимо издателя и швейцара прошмыгнул опоздавший на службу конторщик. Его не заметили. И Турнэ и Барнаво дышали тяжело и шумно.
— Где вы отыскали этакую штуку? — спросил Турнэ, облизывая тонкие, бледные губы. — Расскажи я кому-нибудь — не поверят.
— А вы не рассказывайте, вы напечатайте. Печатному поверят. Сегодня у нас восьмое февраля тысяча восемьсот двадцать восьмого года. Вторая полоса завтрашнего номера газеты должна быть посвящена…
— Вы мне поможете? — шёпотом произнёс Турнэ. — Могу на вас положиться?
— У вас есть месье Бенуа.
— Бенуа силён в поэзии. Он может дать куплет и всякие там тру-ля-ля, рефрен и сонет. Мой секретарь набил руку на передовицах, посвящённых искусству и дамским нарядам. Гм… Зайдите ко мне в два часа. Кстати, я уплачу вам за декабрь и январь. Скажите по совести, — вы сами придумали эту штуку?
— Сам, месье Турнэ! Сам! Пять лет я читаю вашу газету, и наконец мне надоело. Не упустите случая, крепче держитесь за моё предложение! Крутите и наворачивайте вокруг имени Верна!
— Может быть, взять кого-нибудь другого, а? Не думаете же вы, что сегодня в Нанте родила только одна мадам Верн!
— Этого я не думаю, конечно, но чета Верн наиболее подходящая.
— Боюсь одного, — он адвокат, этот Верн…
— Именно этого и не бойтесь! — с жаром воскликнул Барнаво. — Какой уважающий себя адвокат свяжется с каким-то «Нантским вестником»! Фи! Ещё не было случая, чтобы адвокат защищал своё собственное дело. Они мастера на то, чтобы защищать чужие, им за это платят. Дайте мне сигару, месье Турнэ. Какую дрянь вы курите, боже мой! Завтра вы будете иметь возможность приобрести ящик «Золотого жёлудя» из Манилы. Идите и работайте спокойно. Я буду у вас ровно в два.
Издатель и швейцар сидели запёршись с двух до четырёх. В пять их видели в ресторане «Ницца», — Турнэ заказывал два обеда из семи блюд. В десять вечера они вышли из типографии, в полночь снова пришли туда и там, очевидно, ночевали. В шесть утра девятого февраля не менее сотни мальчишек (обычно их было не больше двадцати) расположились табором у здания типографии. В семь утра мальчишки получили по пятьдесят экземпляров газеты и побежали по улицам и набережной, крича во всё горло:
— «Нантский вестник»! Чрезвычайная новость! Небывалое событие из мира таинственного и чудесного! Каждый отец и каждая мать должны купить номер «Нантского вестника» и хранить как семейную реликвию! Удивительное происшествие!
Засияло солнце великой удачи месье Турнэ. Все газеты были проданы. Всё население Нанта было взбудоражено. Все хохотали, поминая дьявола и великомучеников, однако все склонны были верить тому, что им преподнесла маленькая газета.
Днём, возвращаясь из суда, месье Верн постучал в дверь кабинета издателя и редактора «Нантского вестника». Турнэ впустил его, изогнувшись под прямым углом, усадил в кресло и почтительно замер в отдалении.
Пьер Верн — солидный, упитанный человек лет тридцати на вид, с небольшой, квадратиком подстриженной бородкой, в очках, из-под которых прямо на издателя глядели глубоко посаженные серые глаза, оперся на массивную трость и сказал:
— Я прочёл сегодняшний номер вашей газеты. Все четыре страницы.
— В этот номер вложено столько труда, — вкрадчиво пропел Турнэ. — Надеюсь, вам понравился сегодняшний номер, месье Верн?
Верн снял очки.
— Мне очень тяжело сознавать, — начал он, — что в колыбель, где лежит моё дорогое дитя, мой сын, заглянула такая богопротивная фея, как вы, сударь! Тяжело и грустно. Да!
— Это не я, честное слово, не я, — пролепетал Турнэ.
— Кто же, если не вы? Вольтер? Дидро? Или сам Шекспир?
— Мой швейцар, месье Верн! Клянусь честью, мой швейцар!
— Швейцар? Гм… — Верн приставил к переносице указательный палец и прищурился, силясь что-то понять, припомнить. — Швейцар, вы говорите? Гм… Его зовут Барнаво?