— Вино! — воскликнул Жюль. — Персиковая настойка!
— В последнюю минуту эту бутылку сунул в саквояж отец, — благоговейно произнесла мадам Верн. — Если бы ты знал, как он тебя любит! Как легко привлечь его на свою сторону!..
— Стараюсь изо всех сил, — весело проговорил Жюль. — Мы ещё будем друзьями, вот увидишь! Я добьюсь этого!
— Я верю в тебя, Жюль! И отец по-своему верит в тебя. Ах, Жюль! Если бы ты решился… Если бы ты сумел написать рассказ про адвокатов! Поднял бы их престиж! Увековечил!..
— И с приключениями, мама? О, я это сделаю, непременно! Как не пришло это в голову Пьеру Шевалье!..
— Пожалуйста, Жюль, напиши! Изобрази адвокатов как безупречных служителей добра и справедливости. Это понравится твоему отцу, да это так и есть. Это понравится всему сословию юристов. Сейчас они хлопочут о расширении своих прав, твой рассказ пришёлся бы кстати. Дай мне кусочек сыру. Чокнемся, Жюль! Маленький мой! Твоё здоровье!
— Твоё здоровье, мама!
— Значит, ты напишешь такой рассказ?
— Конечно, не напишу, мама! Для такого рассказа нужен талант юмориста и сатирика. Прости, мама, я не заметил, как съел половину утки. Если в ты знала, как я люблю поесть!
— Ты упрям, Жюль!
— Весь в отца, мама.
— Ты нелепый человек к тому же!
— Весь в тебя, мама. Какой чудесный пирог! И подумать только, что такую прелесть где-то кто-то ест каждый день.
Жюль порозовел, повеселел, хандра оставила его. После насыщения он сел за рояль и исполнил несколько отрывков из оперетты «Игра в жмурки». Мадам Верн попросила познакомить её с текстом этой весёлой музыки. Жюль пропел несколько песенок. Мадам Верн сидела в кресле, обмахиваясь веером, и вслух выражала своё одобрение:
— Очень хорошо, Жюль! Очаровательно! Мой бог, что ты умеешь делать!
— Это очень плохо, мама! Очень плохо! Я ещё не написал ничего хорошего, — всё в будущем.
— Не скромничай, сын мой! Я любуюсь тобою, я горжусь, что ты…
— Не надо, дорогая моя мама, не надо! — поморщился Жюль. — Подожди немного, я постараюсь написать что-нибудь такое, что… А сейчас разреши мне покончить с уткой и допить вино.
— Всю бутылку! Жюль!.. Кто-то стучит в дверь…
— Это наш Барнаво, — он всегда приходит кстати. Входи, Барнаво, и помоги мне в одном предприятии!
Через полчаса пришлось откупорить вторую бутылку: пришёл Иньяр. Для суфлёра осталось кое-что на донышке, — впрочем, он заглянул только на минуту. Когда пришёл директор театра Жюль Севест, Барнаво сказал, что ему необходимо, как курьеру, куда-то сбегать. Он вернулся с двумя бутылками мадеры. Компания развеселилась. Барнаво исполнил очень старую песенку — «Моя невеста — жена барабанщика». Суфлёр продекламировал монолог Гамлета из сцены с актёрами.
В одиннадцать вечера в дверь постучали, и немедленно, не ожидая разрешения, в комнату вошли двое полицейских и привратник. Полицейские взяли под козырёк. Старший из них спросил, кто из присутствующих есть Жюль Верн, бывший студент юридического факультета, ныне секретарь дирекции «Лирического театра».
— Вы? — Полицейский подошёл к Жюлю. — Потрудитесь вручить мне письма, полученные вами от некоего хорошо вам известного Блуа. Кроме того, я имею ордер на производство обыска в занимаемом вами помещении. Мадам, прошу не волноваться! Альфонс, приступай!
Глава четырнадцатая
На подступах к Жюлю Верну
Огорчённая, опечаленная мадам Верн уехала в Нант. В полиции Жюль дал подписку о невыезде из Парижа впредь до распоряжения. С Барнаво в полиции была особая беседа. За оскорбление чинов полиции Барнаво оштрафовали.
Все эти неприятности окончательно убили в Жюле уважение к юридическим наукам: он упрямо устанавливал связь полицейской префектуры с наукой о праве в сегодняшней Франции. Он наконец убедился в том, что подлинное его призвание — литература. Летом он с Иньяром и Барнаво каждое воскресенье устраивал прогулки по Сене. Они садились в короткую, широкую лодку, ставили маленький квадратный парус и отплывали в недалёкие края, отсчитывая мосты, под которыми проходили. Жюль сидел за рулём. Барнаво и так и этак поворачивал парус. Иньяр громко командовал:
— Убрать грот-рею и бизань-мачту! Ветер двадцать восемь баллов! Сэр Артур, немедленно отправляйтесь в кают-компанию и займитесь ромом! Передайте канал Дугласу и извольте слушаться своего капитана! Сэр мистер Жюль, не сидите в такой близости к воде, вас может укусить дикая утка! Раз, два, три — курс на маяк Святого Дюма! Лево руля! Я уже вижу голубые скалы Ямайки, и, если не ошибаюсь, на берегу стоит мадам Понг, комическая старуха из водевиля. Матросы! В честь мадам Понг залп из всех мушкетов! Да здравствует король и его д'Артаньяны!
Лёгкий ветерок рябил воду. Высоко в летнем небе разгуливали облака, отражаясь в позванивающей, напевающей реке. Жюль мечтал. Он видел себя на большом океанском корабле, в руках у него подзорная труба. Он смотрит на клочок земли, внезапно показавшейся слева. «Здесь не может быть земли, — говорит капитан. — Вот, взгляните на карту, — ничего нет!» — «Мы открыли новый остров, — говорит Жюль. — Давайте обследуем его!»
— Может быть, пересядем в лодку, которая полегче? — спрашивает Барнаво, обращаясь к Иньяру. — Эта тяжела, как характер моего покойного родителя. Я очень люблю вас, Аристид, но вы не умеете управлять судном. Вы плетёте чёрт знает что!
— Право руля! — кричит Иньяр. — Эй, сэр Барнаво! Наденьте три пары очков на свой благородный нос, — мы налетим на баржу! Тысяча чертей и морских свинок, милорд!
Жюль улыбается мечтам своим. Он на необитаемом острове. Ему хочется остаться здесь, он уговаривает команду корабля: «Господа, а что, если мы навсегда поселимся на этой благословенной земле? Среди нас есть инженер, художник, столяр, механик, врач, повар…»
— Жюль, ты спишь? — кричит Иньяр.
Лодка ударяется носом о гранитную стенку набережной. Мальчишки бросают сверху в Барнаво апельсинные корки.
— Возьмите нас! — просят мальчишки. — Мы умеем управляться с парусом, уж мы не наедем на стенку!
Ребятишек берут в лодку, и они приступают к делу: ставят парус, грамотно, по-морски командуют. Иньяр, Жюль и Барнаво дремлют. Матросы блаженствуют.
После таких прогулок Жюль окреп, стал чувствовать себя значительно лучше. Пьер Шевалье советовал ему оставить секретарство в театре и полностью отдаться литературе:
— У меня есть нюх, — вы будете писателем. Пишите!
— А вы не будете меня печатать, — раздражённо отзывался Жюль. — Я уже пробовал. Худшее вы берёте, лучшее возвращаете.
— То, что нужно, печатаю, то, без чего могу обойтись, возвращаю. И всё же бросайте театр и пишите рассказы. От них постепенно придёте к романам.
В июле умер Жюль Севест, на его место пришёл новый человек. «Как будто всё устраивается так, что я и в самом деле останусь без работы», — думал Жюль, желая и боясь этого. Служба тяготила его, но она же давала скромный, верный заработок.
Новый директор заявил Жюлю:
— Обязанности секретаря расширяются. Мы приглашаем иностранных актёров. Знаете ли вы английский язык? А немецкий? Ну, а итальянский? Дело в том, что у меня есть на примете молодой человек, отлично владеющий пятью языками. Придётся вам…
— Очень рад, — облегчённо вздохнул Жюль. — Знать языки только ради того, чтобы разговаривать с английскими мисс и браниться с немецкими фрау… Прощайте!
Жюль пришёл в редакцию «Семейного музея» и сказал Пьеру Шевалье:
— Дайте пятьдесят франков, и через полтора месяца получите рассказ — большой, на два номера.
— Название? — спросил Пьер Шевалье.
— «Тишина». Если не нравится, то «Молчанье» или «Двенадцать месяцев среди льдов». Берите любое.
— Как будто подходит… И опять, наверное, география и астрономия…
— Много приключений, — сказал Жюль. — Рассказ уже готов в моём воображении. На дальнем севере пропадает капитан брига «Юный смельчак». Природа полярной местности, ледяные поля, северное сияние, белые медведи… Тишина… От этой страшной тишины лопаются барабанные перепонки. Где-то далеко-далеко кто-то стонет — не то человек, не то… Здесь ещё не всё ясно. Тоска охватывает путешественников. Они поют хором, чтобы не сойти с ума…