Сент-Эльм была новенькая – семнадцати лет, очень живая очаровательная девушка с искрящимися глазами, прекрасной формы грудями, вся словно излучавшая сладострастие. Элизабет и Флавия – обе были пансионерки; первой, скорее всего, не исполнилось и тринадцати, второй было шестнадцать. У Элизабет было чувственное лицо с удивительно тонкими изысканными чертами; несмотря на юный возраст она имела приятное, уже сформировавшееся тело с волнующими формами. Что же касается Флавии, у неё, конечно же, было самое ангельское личико, какое можно найти в этом мире. Невозможно представить себе более прелестной улыбки, более белоснежных зубов и мягких волос, и вряд ли можно найти такое соблазнительное тело, такую упругую и ослепительно белую кожу. Ах, друзья мои, если бы мне пришлось писать портрет Богини Цветов, моделью я выбрала бы Флавию!
Обязательные приветствия и комплименты были весьма краткими, без излишних формальностей. Каждая из участниц знала, что её привело сюда, и желала поскорее перейти к делу, а вот речи этих дам, признаться, несколько удивили меня. Даже в самом дешевом публичном доме не часто услышишь подобные непристойности, какие я услышала от этих юных созданий, и мне показался восхитительным контраст между сдержанно-изысканными манерами и откровенным бесстыдством и грубостью речей, приправленных непременными в таких случаях сальными словечками.
– Дельбена, – заявила мадам Вольмар, едва ступив на порог, – держу пари, что сегодня тебе не удастся заставить меня кончить: я всю ночь трахалась с Фонтениль, и она высосала из меня все, что можно. Я без ума от этой твари, за всю мою жизнь никто не ласкал меня так умело, как она, ещё ни разу я не испытывала таких мощных оргазмов, да ещё с таким аппетитом. Да, дорогие мои, это была не ночь, а сказка!
– Нет, вы только посмотрите на неё! – улыбнулась Дельбена, обращаясь ко всем присутствующим. – А вот я надеюсь, что сегодня мы проделаем такие номера, которые будут в тысячу раз слаще.
– Разрази меня гром! Тогда давайте приступим скорее! – вскричала Сент-Эльм. – Ведь я, не в пример Вольмар, сегодня как после великого поста, потому что спала одна. – И она с очаровательной непосредственностью подняла свои юбки. – Взгляните на мою куночку: она уже вся высохла от жажды.
– Не спешите, – с укоризной заметила наша наставница. – Для начала будет вступительная церемония; мы принимаем в нашу школу Жюльетту, и она должна пройти ритуальные испытания.
– Какая ещё Жюльетта? – удивилась Флавия. – Ах, вот она! По-моему, эту прелесть я раньше не видела. – Она подошла ко мне и смачно поцеловала меня в губы. – Ты умеешь сношаться, моя принцесса, надеюсь, ты тоже либертина? [Распутная женщина, женщина вольного поведения.] А как насчет лесбиянства, моя цыпочка?
И без лишних слов негодница властным жестом положила одну руку мне на грудь, другую – на промежность.
– А она ничего, – сказала Вольмар, оценивающе разглядывая мои ягодицы. – Давайте скорее испытаем её, а потом порезвимся все вместе.
– Послушайте, Дельбена, – заговорила Элизабет, – как ты смотришь на то, если Вольмар сразу приступит к этой аппетитной жопке? Она так и пожирает её глазами и жаждет отделать её как следует.
(Читатель будет приятно удивлён, узнав, что это предложение поступило от самой юной участницы нашей церемонии.)
– Всем известно, – вставила Сент-Эльм, – что наша Вольмар не уступит никакому самцу с таким клитором чуть не с палец длиной. Ведь она будто специально создана для того, чтобы удивлять матушку-природу: и самец, и самка в одном лице. Но, увы, бедняжке приходится быть либо нимфоманкой, либо содомиткой – иного ей не дано!
Произнеся эту шутливо-изысканную тираду, она подошла ближе и со всех сторон оглядела меня внимательным и опытным взглядом, в то время, как Флавия придирчиво ощупывала моё тело спереди, а Вольмар – сзади.
– Ясно как день, – продолжала она, – что у этой маленькой и сладенькой сучки отличное тело, и клянусь, что ещё до того, как наступит вечер, я узнаю вкус её спермы.
– Утихомирьтесь, прошу вас, – сердилась Дельбена, пытаясь восстановить порядок. – Потерпите немного…
– Какого черта! Давайте начинать! – взвизгнула Сент-Эльм. – Я уже истекаю. К чему ждать? Может, ещё помолимся, прежде чем начнем сосать друг друга? Сбрасывайте живее свое тряпьё и за дело!