Такое неожиданное начало стало тяжким испытанием для стыдливости непорочного существа, но сильнее чувства стыда и отвращения был дикий ужас, который совершенно парализовал ее волю.
Воспитанная в духе скромности, усвоившая самые добронравные принципы в своей обители, мадемуазель Донис оказалась в ужасном положении, и больше всего нас забавляла жесточайшая борьба, которая происходила на наших глазах между благопристойностью и ощущением безысходности.
– Прекрати свои вопли и не дергайся, – грубо прикрикнул на нее Нуарсей, – разве ты не знаешь, насколько трепетны и ранимы чувства такого распутника, как я? Даже мелочь, самый маленький пустяк может спугнуть их, и все пойдет насмарку, все рухнет в один момент; пойми, дура, что самые лучшие прелести ничего для меня не значат, если не подкрепляются покорностью и повиновением.
Произнося свою тираду, злодей гладил и тискал восхитительные ягодицы этого ангельского создания своими мерзкими жестокими руками.
– Клянусь своим фаллосом, Жюльетта! Клянусь, что эта маленькая тварь будет страдать так, как не страдало еще ни одно живое существо. Взгляни на эти прелести, они так и взывают об ужасных истязаниях!
Потом он велел ей взять член Картуша и ласкать его, наслаждаясь тем, как самые невинные ручки в мире творят бесстыдство; бедная девочка, не перестававшая лить слезы, делала это с неописуемым отвращением и с такой неловкостью, что Нуарсей велел одной из проституток преподать ей урок, а бедняжку заставил униженно благодарить свою учительницу.
– Ей надо научиться обращаться с мужскими атрибутами, – глубокомысленно заметил он, – ибо я намерен обречь ее на крайнюю нищету, так что ей придется зарабатывать этим ремеслом на кусок хлеба.
Вслед за тем он велел ей облизывать влагалища проституток, потом сосать ему орган, а остальные били девочку по щекам при малейшем признаке отвращения.
– Очень хорошо, – сказал он наконец, – теперь пора перейти к радостям Гименея, а то мы слишком увлеклись соблазнами любви. – И бросив на Фонтанж испепеляющий взгляд, добавил: – Теперь можешь трястись в ожидании момента, когда я снова займусь тобой.
Лаис и Теодора окружили Фаона, одновременно и мужа Нуарсея и его сына, в мгновение ока вызвали у него достаточную эрекцию и подвели юношу к Нуарсею, который, наклонившись надо мной, выставил свой зад, и мои лесбиянки ввели туда копье его отпрыска. Я ласкала его снизу, а сам он облизывал анальное отверстие то одной, то другой шлюхи. Скоро сыновний орган, напоминавший член мула, привел Нуарсея в восторг; распутник принялся изображать стоны, всхлипы и ужимки невесты в момент дефлорации, чем вызвал небывалое оживление зрителей. Еще мгновение, и юноша извергнулся в отцовские потроха, с радостью принявшие его семя. Когда ритуальный акт завершился, жених опустился на колени и почтительно облобызал зад Нуарсея. После чего отошел в сторону, но возбужденный папаша жаждал продолжения, его ненасытный анус, казалось, вопил и требовал к себе внимания. Тогда Картуш и Дерю начали по очереди содомировать его, а в это время наш злодей целовал ягодицы Лаис и Теодоры, к которым, по его признанию, он с самого начала почувствовал особое расположение. Я по-прежнему лежала под ним и неустанно сосала ему фаллос.
– Теперь сыграем роль супруга, – объявил Нуарсей после того, как его головорезы совершили по два содомистских акта, – с женской обязанностью я, на мой взгляд, справился успешно.
К нему подвели Эфорба, младшего сына. Мне было доверено ввести таран в брешь, и за три мощных толчка с дефлорацией было покончено. Нуарсей выдернул из окровавленного отверстия свое несгибаемое орудие и потребовал подвести к нему Фонтанж.
– Жюльетта, – обратился он ко мне, – сделай одолжение, покусай куночку этой девчонки, пока я занимаюсь ее задницей. А чтобы ее боль была еще сильнее, вы, Картуш и Дерю, возьмите ее руки и ножом поковыряйте ноготки.
Все происходило в полном соответствии с его указаниями; Фонтанж, безмерно страдавшая Фонтанж, не могла понять, где боль была невыносимее: в изувеченных пальцах, в искусанном до крови влагалище или в прямой кишке, которую долбил чудовищный мужской орган. Мне же кажется, наибольший урон причинила ей содомия; ее вопли, рыдания и стоны достигли предела своих возможностей, и Нуарсей, чрезвычайно возбужденный всем этим, оказался на грани кризиса, поэтому благоразумно покинул пробитую брешь.
– Эй, Жюльетта! – заорал он. – Если бы ты только знала, какой чудный зад у этой сучки, как мне сладостны ее страдания. Я хотел бы, чтобы все демоны ада пришли мне на помощь, и каждый придумал свою неслыханную пытку.
Он перевернул жертву на спину; ее держали наши потаскухи, я раскрыла ее влагалище, и туда стремительно ворвался толстенный, твердый как железо член; в продолжение всего акта в ноздри несчастной совали горящую серу и рвали ей уши. Цветок невинности был сорван и растоптан, хлынула густая кровь, взбесившийся Нуарсей извлек свой окровавленный инструмент, схватил многохвостую плеть с раскаленными на огне наконечниками и начал жесточайшую флагелляцию. Его также пороли две проститутки, он осыпал поцелуями задницы моих лесбиянок, которые умудрились принять удобную для распутника позу, я сосала ему орган и щекотала пальцами анус.
– Признайтесь, ведь нам здесь тепло и уютно, – сказал он через несколько минут, – а вот жуткий холод за окном подал мне замечательную идею.
Мы вчетвером надели на себя теплые зимние вещи и вывели нагую Фонтанж за ворота. Перед замком был большой, облицованный мрамором бассейн, в ту пору покрытый льдом, на который вытолкнули девушку. Картуш и Дерю, держа в руках тяжелые кнуты и пороховые ракеты-шутихи, стали по разные стороны бассейна возле самого его края, мы с Нуарсеем расположились чуть поодаль, и я накрыла его член своей теплой ладонью. Девушку заставили кататься по льду: когда она приближалась к кромке, ее подгоняли кнутом, когда она удалялась, в нее бросали подожженные ракеты, и они с веселым треском разрывались у нее под ногами. Мы долго любовались захватывающим зрелищем, а бедняжка носилась по звенящему от мороза льду, смешно подпрыгивала, увертываясь от ракет, падала и снова вставала.
– Что такое?! – вскричал возмущенный Нуарсей, заметив, что совершая шестой круг, Фонтанж не претерпела никакого урона. – Что я вижу! Наша стерва блаженствует!
Но в следующее мгновение к вящему удовольствию злодея взрыв разнес в клочья одну из ее грудей, она споткнулась и упала, сломав руку.
– Ну вот, это уже лучше, – удовлетворенно пробурчал Нуарсей.
Фонтанж притащили обратно в замок в бессознательном состоянии, быстро привели в чувство и, чтобы подготовить к дальнейшему употреблению, перевязали раны.
Тем временем сцена была готова для новых оргий. Нуарсей захотел, чтобы меня ласкала моя маленькая Марианна, а сам начал покрывать мерзкими похотливыми поцелуями по-детски трогательные ягодицы ребенка.
– Эта штука обещает вырасти в превосходнейший зад, Жюльетта, – сказал он мне, – она уже сейчас очень сильно воспламеняет меня.
Хотя девочке было всего лишь семь лет, порочный Нуарсей слегка, как бы для пробы, поводил своим гигантским членом по очаровательной в своей наготе и беззащитности расщелинке, потом вдруг оставил Марианну и набросился на Эфорба; он вонзил в него свою шпагу по самый эфес и, задыхаясь от ярости, крикнул мне, чтобы я раздавила мальчику яички. Наверное, не существует на свете боли, какую испытал несчастный, но и это было еще не все: Нуарсей отошел в сторону и приказал помощникам выпороть сына. Один из них работал плетью, второй содомировал бесчувственное тело мальчика, я же – таково было желание отца, – взяла бритву и в один момент срезала по самый корень детские гениталии. Нуарсей во все глаза смотрел на эту операцию и впивался губами и зубами в ягодицы Теодоры.
– Настал твой черед сношаться, Жюльетта, – хрипло произнес он, когда закончилась очередная сцена.
Я пребывала в состоянии ужасного возбуждения, и все мое тело в тот момент жаждало только совокупления. Оба головореза зажали меня с двух сторон: один вломился в мое влагалище, второй пристроился в задней пещерке; Нуарсей переходил от одного к другому, по очереди содомировал их, а проститутки нещадно пороли его. Увидев, что мое продолжительное извержение подошло к концу, злодей указал палачам на Фонтанж и сказал: