– Ваша манера сношаться мне гораздо больше по душе, чем у того противного субъекта, который совокуплялся со мной, – прямо призналась я. – Меня вообще поражает, как мужчина, считающий себя членом Братства, не стыдится баловаться с влагалищем.
– Я тоже удивляюсь этому, – согласился Шабер.
(Ибо это был Шабер, друзья мои, тот самый, кто нынче служит самым лучшим украшением нашего маленького общества в сельском уединении и о котором вы еще не раз услышите, так как ему предстоит играть немалую роль в моих приключениях.)
– И должен сказать тебе, – добавил обаятельный аббат, – что вот этот член – видишь, какой он большой и красивый – предпочитает попку, а не куночку.
– Я в этом не сомневаюсь.
– В таком случае, – сказал он, взявши меня за руку и кивнув своему партнеру, чтобы тот следовал за нами, – пойдем в будуар, и я покажу тебе, насколько близки наши вкусы.
Содомит, который сношал Шабера, имел орган не меньших размеров, чем у мула, да и самого аббата Природа не обделила, и я за несколько минут опустошила все четыре яйца. После чего обещала Шаберу встретиться – еще раз и направилась в сераль, куда пришла в состоянии холодного бешенства. Пробыв три часа в мужском серале, где безропотные рабы, беспрерывно сменяясь, неистово ласкали мне задний проход, я пошла в женскую половину на поиски жертв. По дороге я вспомнила глубокие ямы, вырытые снаружи между стенами, на дне которых чувствуешь себя словно в самом чреве земли, выбрала двух девочек – пяти и шести лет – и взяла их с собой. Я прекрасно провела время: там, под землей, можно было кричать и надрывать глотку, сколько душе угодно, и вас скорее бы услышали обитатели противоположного полушария, нежели парижане; думаю, не стоит описывать все те зверства, что я совершила до того, как поднялась одна из глубокого колодца, куда незадолго до того спустились три существа.
Вскоре после этого события я обедала в доме Нуарсея, где мне представили еще одного гостя – графа де Бельмора, человека с необычной и незабываемой внешностью.
– Это наш новый президент, – сказал Нуарсей. – На сегодняшней ассамблее граф намерен произнести вступительную речь, посвященную вопросам любви. Если я не ошибаюсь, она послужит защите женского сердца от чувства, которое женщины слишком часто и необдуманно питают к мужчинам. Позвольте мне, друг мой, – обратился он к Бельмору, – представить вам нашу знаменитую Жюльетту. Кстати, возможно, вы уже встречались в клубе.
– Нет, – покачал головой граф. – Я не думаю, что встречался с мадам прежде.
– Тогда вы успеете хорошенько познакомиться с ней еще до того, как мы отобедаем. У нее самый прекрасный в мире зад и самая черная душа, словом, это нашего поля ягода, дорогой граф. И она с удовольствием послушает нынче вашу мудрую речь. Может быть, вы желаете уединиться прямо сейчас? Дело в том, что я жду Клервиль, а вы ведь знаете, что она долго возится со своим туалетом и постоянно запаздывает. Она обещала быть к четырем часам, сейчас только три, и я могу проводить вас в свой будуар, там к вашим услугам будет мой лакей.
Бельмор согласился; пришел лакей, и мы втроем ушли в другую комнату. Причуда Бельмора показалась мне неприхотливой: он прижимался лицом к моим ягодицам и неторопливо, как будто даже задумчиво, целовал и облизывал их, а его в это время содомировал лакей. Затем, когда содомит кончил, граф вновь возбудил его, крепко прижимая лакейский член к моему заду и массируя его, добился второго извержения, заботливо следя за тем, чтобы струя попала мне точно в задний проход, и высосал сперму, попросив меня громко испускать газы ему в рот. После этой процедуры мы с содомитом выпороли его. Граф повторил каждую сцену со всеми подробностями еще раз, но памятуя о том, что вечером его ждут довольно обременительные обязанности, воздержался от второго оргазма. Когда мы вышли из будуара, в гостиную как раз входила улыбающаяся и, как всегда, ослепительная Клервиль.
Мы сели за стол, и Нуарсей заметил мне:
– Не думай, Жюльетта, что утехи графа ограничиваются тем, что вы сейчас проделали. Ты принадлежишь к нашему кругу, и граф знает это, поэтому он вел себя с подобающей учтивостью.
– Да, наш Бельмор обладает необыкновенной способностью держать себя в руках, – вставила Клервиль.
– Так вы знаете, мадам, – лукаво спросила я, – чем занимается этот господин, когда дает волю своим чувствам. Тогда прошу вас поделиться со мной – я не хочу оставаться в неведении, так как меня интересует все, что касается такого любезного кавалера.
– Как вы относитесь к ее просьбе, граф? – спросил Нуарсей.
– Даже и не знаю, что сказать. Боюсь, что в этом случае мадам составит неблагоприятное мнение о моем характере.
– Не беспокойтесь, – улыбнулась Клервиль, – моя подруга прежде всего будет ценить вас за разнообразие и неординарность ваших пороков.
– Любимая прихоть этого шалуна, – заговорил Нуарсей, – заключается в следующем: на плечи красивой женщины усаживают мальчика пяти-шести лет, крепко привязывают его, в тело жертвы вонзают нож, наносят бесчисленные раны, кровь струйкой сбегает вниз между ягодицами и попадает в задний проход женщины, которая в это время испражняется. Что касается Бельмора, он опускается на колени перед залитой кровью задницей… Я правильно объясняю, дорогой граф?
Граф молча кивнул.
– Так вот, Бельмор, стоя перед этим задом на коленях, слизывает кровь, а трое мужчин по очереди извергаются в его потроха. Теперь ты видишь, что ваши сегодняшние упражнения – это лишь мягкий вариант его любимой причуды, и здесь еще раз подтверждается старая истина: даже самая маленькая прихоть в человеке свидетельствует о его характере, и внимательный взгляд без труда найдет в ней признаки всех его пороков.
– Черт возьми! – радостно воскликнула я, обнимая графа за шею. – Ваша мания приводит меня в восторг, надеюсь, вы используете мое тело для таких развлечений, и будьте уверены, что я сделаю все, чтобы доставить вам наивысшее удовольствие.
Бельмор с важным видом заверил меня, что мои услуги потребуются ему нынче же, и шепотом попросил припасти для него побольше экскрементов в моих потрохах.
– Я так и думала, – всплеснула руками Клервиль. – Я знала, что ваши вкусы придутся Жюльетте по душе.
– Действительно, воздержанность – это очень глупая добродетель, – поддакнул Нуарсей. – Человек рожден для наслаждений и только через распутство может получить самые сладкие удовольствия в жизни. Одни лишь идиоты не понимают этого.
Тут снова заговорила Клервиль:
– Со своей стороны я думаю, что мы не имеем права ни в чем себе отказывать и должны любой ценой добиваться счастья, которое заключается в самых глубинах порока и блуда.
Граф согласно кивнул.