– Посоветуйте вашей очаровательной Розине прийти ко мне узнать, что ей уготовили звезды, – сказала Дюран. – Я спрячу вас поблизости и даю слово, что вы получите самое полное наслаждение от нее во время церемонии, через которую ей придется пройти, чтобы узнать свою судьбу.
Сенатор пришел в восторг и обещал Дюран золотые горы, если только этот план удастся. Колдунья скромно полюбопытствовала относительно любимых страстей папаши, и когда он намекнул на то, что желания его довольно многочисленны, она попросила за услуги три тысячи цехинов. Контарини был богатый человек и половину этой суммы заплатил авансом. Они условились, что свидание состоится через два дня.
Сгорая от желания узнать свое будущее, Розина прислала моей подруге записку с просьбой назначить ей аудиенцию, в ответной записке Дюран предложила ей прийти в день, условленный с сенатором. Придя в наш дом, Розина отослала дуэнью, а когда это неземной красы дитя сбросило с себя одежды, нам показалось, что мы увидели восход солнца. Вообразите самый совершенный предмет, сотворенный небом, и все равно вы не получите полного представления об этой девушке, которую я постараюсь описать вам, понимая однако, что это невозможно.
Шестнадцатилетняя Розина была высокая и стройная, наподобие знаменитых Граций, принадлежащих к породе девственниц, которых увековечила кисть Альбани. Ее каштановые волосы мягкими волнами ниспадали на алебастровую грудь; большие голубые глаза внушали одновременно любовь и желание, а свежие алые губы неодолимо влекли всякого, кого вдохновляет дух божества, воплощением которого была Розина. Невозможно было отыскать более нежную кожу, более округлые груди и более роскошные бедра, не говоря уже о куночке – узкой, горячей, уютной и сладострастной. А если бы вы видели ее ягодицы… У меня не хватает слов, скажу лишь, что устоять перед ними было просто невозможно. Разумеется, я также не устояла перед искушением погладить их. Мы предупредили ее, что если она хочет узнать свою судьбу, ей придется принести кое-какие жертвы авгурам.
– Вас будут пороть, мой ангел, – сообщила ей Дюран, – и вы должны будете повиноваться одному существу, которое захочет насладиться вами самыми разными способами.
– О Боже! Если бы мой отец…
– Так ваш отец очень строг?
– Он ревнует меня как будто свою любовницу.
– Хорошо, но он никогда не узнает о случившемся; кроме того, вы будете иметь дело не с человеком, а с Высшим Существом, милая девочка, и весь причиненный вам урон будет восстановлен самым чудесным образом. Я должна сказать, что эта церемония совершенно необходима; если вы откажетесь, вы проститесь с надеждой узнать свою судьбу.
Да, друзья мои, вы правы: я получала большое наслаждение при виде этого поединка между скромностью и любопытством. Розина испытывала страх перед суровым и неизвестным испытанием и искушением заглянуть в неведомое будущее; она не знала, на что решиться, что ответить нам, и если бы не пришел ее отец, мы до конца дня забавлялись бы ее терзаниями. Но появление сенатора положило конец колебаниям – Розина решилась. Оставив девушку с Дюран, я вышла вместе с ее отцом.
Хотя было очевидно, что Контарини испытывает сильные чувства к дочери, его распутство было сильнее их, и сенатор позволил себе некоторые вольности по отношению ко мне, из чего я заключила, что он не станет возражать, если я предоставлю ему свои прелести. Он как раз лобзал мои ягодицы, когда раздался условный стук в стену.
– Вот и сигнал, ваше превосходительство, приготовьтесь: сейчас вы увидите тело вашей очаровательной дочери.
Перегородка бесшумно отодвинулась, и перед нами появилась обнаженная задняя часть прекрасной Розины от пяток до затылка, только лицо было прикрыто чем-то плотным.
– Ах, черт возьми! – ахнул он, пожирая глазами это сокровище. – Ласкайте меня, Жюльетта, ласкайте скорее, иначе я умру от удовольствия при виде этих прелестей.
В какой-то момент кровосмеситель инстинктивно придвинулся ближе к белевшему в полумраке телу и начал покрывать его страстными поцелуями, ненадолго задержался на влагалище, потом прильнул к заду.
– Займитесь моим членом, – шепотом попросил он, – пока я буду облизывать эту несравненную дырочку.
Скоро он потерял самообладание, его налитый железом член взметнулся вверх, и он ввел его внутрь. Розина, очевидно, не привыкшая к такому бурному натиску, пронзительно вскрикнула; но от этого распутник пришел в неистовство, надавил сильнее и пробил брешь; его руки судорожно ухватились за мои ягодицы, губы впились в мой рот, а я одной рукой помогала ему внедриться в потроха девочки, другой щекотала ему анус.
– Неужели вы собираетесь этим ограничиться? – с любопытством спросила я. – Вы не хотите посетить эту маленькую пушистую куночку?
– Нет, – отвечал правоверный содомит, – на это я не способен: вот уже пятнадцать лет как я не касался этого запретного плода и до сих пор питаю к нему отвращение. А вот против флагелляции я бы не возражал.
Он вытащил свой орган, я подала ему розги, и первые удары посыпались на нежное тело; через несколько мгновений по девичьим бедрам потекла кровь, необходимая нам с Дюран для предсказания.
– Вы, наверное, находите меня жестоким, дитя мое, – заметил мне Контарини, опуская розги, – но у меня такая страсть, и с этим ничего не поделаешь: чем утонченнее страсти, тем ужаснее их последствия.
В этот момент во мне вспыхнуло желание усилить страдания несчастной девочки.
– Вы, конечно, имеете определенные планы касательно будущего своей дочери?
– Да. Я собираюсь сношать ее немилосердно, жестоко пороть, и этот праздник будет продолжаться три месяца, после чего я отдам ее в монастырь. – И прекраснейшая в мире кожа вновь начала вздуваться и лопаться от посыпавшихся на нее ударов.
– По правде говоря, синьор, я сомневаюсь, что это будет разумным решением. Однако даже в таком случае вы могли бы сэкономить деньги за ее пребывание в монастыре.
– Что вы хотите сказать этим, Жюльетта?
– Ну, для этого существуют тысячи разных способов… Кстати, неужели вас никогда не прельщала мысль совершить убийство?
– Убийство? Конечно, один или два раза… но упаси меня Бог от убийства своей дочери. – При этом я увидела, как дрогнул член сенатора, а его головка набухла и раскраснелась – явное свидетельство того, как простой намек действует зажигательным образом на его чувства.