Зато если человек приезжает из другого города, в основном из Москвы, такое положение вещей вызывает в нём страшное раздражение. Потому что в этом случае нарушается основной принцип Справедливости, то есть кто-не-работает-тот-не-ест. А эти тут все не работают. И раз едят, то значит из моего кармана и мои личные продукты.
Петербуржцев же давит противоположная жаба: по их мнению москвичи захапали себе все денежки и тратят их теперь на всякую хуйню — транспортные какие-то кольца и оскорбительные металлические карикатуры на петра-первого. А ведь деньги можно тратить с гораздо большей пользой — накупить например ещё много-много уродов для кунсткамеры и зверушек для зоологического музея.
Город Петербург уже практически готов к сдаче.
Никакой блокады в этот раз не будет. В пятницу двадцать третьего мая начальники попрощаются со своими подчинёнными, уходящими в отпуск за свой счёт. Подчинённые поедут домой, где их будут уже ждать собранные вещи, жёны с зашитыми в лифчиках деньгами и радостные по такому случаю дети. Затем, пока ещё работает метро, все поедут на разные вокзалы: московский, балтийский, финляндский, варшавский, витебский и разъедутся кто куда. К друзьям, к родственникам в Челябинск, в деревни, в леса, на северный полюс — лишь бы подальше отсюда. И останутся в городе только те несчастные, кого не отпустили — врачи скорой помощи, сантехники, шофёры, сторожа и депутаты городского собрания. И тогда настанет тишина в городе Петербурге.
А потом придёт утро, и под выкрики команд на чуждом наречии в город войдут Гости.
Нельзя сказать, что петербуржцы так уж не любят гостей. Петербуржец может запросто пустить к себе переночевать такого уж хрена с горы, что хрен этот даже сам удивится и постесняется этого петербуржца ограбить, тем более, что там и грабить-то особенно нечего. Но это нормальные, обыкновенные гости.
А эти Гости — они не просто гости.
Они сразу приедут со своей собственной милицией, авиацией, кантемировской дивизией, лазерными пушками, бабами, оркестрами, пивом-клинское, тарифом-оптима, борисом-моисеевым, максимом-галкиным, идущими-вместе, мэром-лужковым и иконой Божьей Матери работы художника-шилова.
Гости расставят вдоль Бордюров по невскому проспекту и дальше везде две шеренги автоматчиков и между ними промчится одна чорная машина, потом еще две, пять, сто, и умчатся они куда-то в особое место. И проспавший всё на свете литератор, и без того не особенно счастливый, а с утра и вовсе, будет с ужасом пробираться за пивом сквозь кордоны конной милиции, и когда он будет переходить улицу, на его вспотевшем лбу будет дрожать красная точка лазерного прицела.
Ну а потом уже пойдут аккуратные колонны идущих-вместе, размахивающих фальшивыми томиками Блока и Тютчева, военные оркестры, перепуганный губернатор-яковлев, ансамбль-блестящие в сияющем грузовике, артист-боярский в чорной шляпе, потом ещё какие-то люди и начнётся веселие.
Главная же проблема, стоящая перед жителями города Петербург — это спасение яиц коня петра-первого.
Дело в том, что в нахимовском училище уже много лет существует традиция, согласно которой выпускники обязаны в ночь перед выпуском до блеска начистить яйца коня петра-первого. От этого яйца каждый год уменьшаются и в настоящее время их объём составляет не более шестидесяти процентов от тех яиц, которыми конь петра-первого был оснащён при отливке.
Понятно, что через какое-то время, пусть может быть и не в этом веке, но однажды конь петра-первого останется совсем без яиц. А великий основатель великого города на коне без яиц — это согласитесь, довольно таки позорно.
Запретить курсантам начищать яйца нельзя, так как традицию эту ввёл сам царь-пётр, ещё в одна тысяча семьсот шестнадцатом году самолично начистив до блеска яйца своего тогда ещё живого коня.
Конь этот впоследствии умер и царь-пётр даже приходил на его могилу и возложил стопу на его череп. Ну в общем про это уже писал в своём стихотворении Александр Сергеевич Пушкин. Правда на самом деле змея не сумела прокусить сапог царя-петра и он убил её тростью, но тем не менее змея тоже попала в памятник.
Самое же удивительное в этой истории — это как в неё опять попал Александр Сергеевич Пушкин?
Нет ни одного, вообще ни одного предмета, о котором Пушкин не сказал бы пару слов. Бодрый такой, небольшой и коричневый, всё-всё обследовал он в той небольшой кухне, в которой мы все существуем, всё ощупал своими бакенбардами и записал это в своих тетрадях.