Стрела висит где висела и никуда не собирается. Ахиллес на карачках отсчитывает половины половин.
И тут мимо них хуярит идиотское савершенно деревянное буратино, которому вообще всё похуй и не знает оно куда идёт, зачем — кажется покупать неизвестно у кого папе-карле куртку. Но курток тут никто не продаёт, поэтому буратино тоже валится в пруд.
Получает оно там у черепахи золотой ключик, за которым гнался Ахиллес, убивает карабаса, отпирает дверцу и снова превращается в полено.
Столяр Джузеппе опять дарит папе-карло полено, тот делает из него новое буратино, буратино проходит мимо уже издохшего Ахиллеса, про пятку свою так ничего и не выяснившего, и снова валится в пруд. И так навсегда.
А кто выиграл — это опять нихуя не известно.
Июнь
И встретила меня Отчизна пятнистым унитазом на бензоколонке, толстой сонной продавщицей, кривыми деревами и горбатой старухой. На метро чёрная речка милиционер просверлил меня взглядом, но в этот раз решил пропустить. В вагоне, напустив лужу, спал участник празднования трехсотлетия города Петербурга. Возле метро проспект просвещения две старухи дрались за право торговать носками. Лифт в честь моего возвращения вонял мочой особенно пронзительно.
И выпил я перцовки, и стало мне за-е-бись.
Хочется иногда задавать пронзительные вопросы.
Вот например если бы мне выпала такая возможность, чтобы задавать вопросы Михаилу Сергеевичу Боярскому, я бы непременно стал бы его спрашивать: «А вот скажите пожалуйста, вот Вы такой мушкетёр и дартаньян, а почему Вы всегда в шляпе? Мужчина вообще, даже при советском союзе снимал шляпу в помещении, а уж тем более при женщине, а Вы вот сидите при самой Матвиенко и она без шляпы, а Вы в шляпе. А что там у Вас под шляпой? А можно посмотреть? А потрогать? А в ванне Вы как моетесь?»
Ну и всё такое.
Или допустим я иногда вижу на улице или в маршрутке такого человека, которого мне тоже хочется спрашивать: «А вот скажите: у Вас тот телефон, который дома в розетку включенный, у него цветной дисплей? А сколько цветов? А мелодий сколько? Полифония, да? A фотографирует приходящих гостей, нет? Ну впрочем, это же домашний телефон. Ну тогда может быть он работает как тостер, пылесос или, ну я не знаю камера слежения? А почему нет?»
Идиотские очень вопросы.
А я тут пока что сделал книжку писателя Новикова
(далее следует несколько картинок, уже недоступных)
Вчера в первый раз в жизни был на КВАРТИРНИКЕ.
Хозяйкой в квартире была перепуганная женщина средних лет, на стенах висели картинки берёзовой рощи и луны над днепром наверное или может быть над какой-нибудь другой рекой. Пластмассовые цветы, где-то на подоконнике наверняка спрятанная герань. Чинные слушатели, руки на коленях, на меня с пивом смотрели очень неодобрительно — не в пивная тут, а музыку слушаем. Рада вместе с Терновником смотрелись посреди этого как-то очень непонятно зачем они тут. Но я впрочем скоро почти привык и даже допил пиво.
Рада очень красивая и похожая на какую-то хорошую птицу, я всё вспоминал какую, но так и не вспомнил.
Потом концерт кончился и злобная блондинка сказала: «Мужчина, вы сидели на моём футляре!» Оказалось что я действительно сидел на футляре от её фотоаппарата, которым она фотографировала Раду, и этот футляр стал очень мятый. Я хотел сначала ей обаятельно улыбнуться и сказать что это пустяки и дело житейское, но блондинка была наверное лесбиянка, потому что весь концерт прижималась к брюнетке с магнитофоном, поэтому я не стал обаятельно улыбаться а сказал тоже злобно: «Ну давайте я попрошу у хозяйки утюг».
Потом Рада вдруг громко спросила: «А кто тут Горчев?» Я сильно покраснел, шаркал ножкой, сказал что-то очень глупое, а потом мы все ушли и застряли в лифте с ЖЖ-юзерами сквонк и нилом, который уже не знаю как сейчас называется. Выпили там бутылку вина и вообще хорошо посидели, потому что всегда нужно застревать в лифте с правильными людьми.
А потом пошли в какой-то клуб, но там было так ужасно, что мы даже не стали дожидаться ансамбль лунофобия, потому что его всё равно было бы не слышно и убежали все оттуда поскорее.
Вот такая блядь вечная молодость.
Встретил сегодня солдата космических войск. Я бы его конечно не заметил, но космический солдат спросил у меня закурить. Он видимо только что вернулся с орбиты, где наводил кантики на обочинах пыльных дорог. Лицо его было изъязвлено метеоритами. Я посочувствовал нелёгкой его службе, но закурить впрочем не дал. Я вообще никому на улице закурить не даю — сублимирую таким образом генетическую свою жадность.