Я довольно быстро научился легко раскалывать сосновые и осиновые чурбаки, тем более что они и так были уже все треснутые. А вот с берёзой никак не получалось, берёза, она довольно-таки твёрдое дерево.
Брат мой двоюродный Серёга, царствие ему небесное, однажды, вышедши на задний двор покурить папиросу, некоторое время наблюдал, как у меня раз за разом колун отскакивает от особо какого-то омерзительного берёзового чурбана, и сжалившись объяснил очень простой метод: «Ты неправильно всё делаешь, — сказал он, — перед тем, как ударить, ты должен увидеть чурбан уже расколотым». Ну и да, я попробовал и всё конечно же получилось.
Нынешнее поколение, навсегда испорченное эзотериками и экуменистами безусловно обнаружило бы в этом какой-нибудь идиотский дзен, но на самом деле нихуя никакого дзена тут нет. Это просто единственно возможный метод колки дров и ничего более.
Дядя Паша Штатын, когда садился в свой трактор беларусь, трактор этот сильно проседал на левое заднее колесо и ехал потом весьма-таки наискосок. Дядя Паша весил килограмм наверное двести и выпивал одним духом алюминиевую кружку самогону, а алюминиевая кружка — это не поллитра между прочим, а очень существенно больше. Такие кружки приковывали цепочкой к алюминиевому же баку на вокзалах или в поле во время сбора урожая.
Дядю Пашу всегда звали когда нужно было зарезать свинью. Женщин в деревне всегда больше, чем мужчин, плохо живут мужчины в деревне и недолго очень. Ну вот дядька мой к примеру Анатолий — красавец и гармонист, прошедши всю войну с маршалом Рокоссовским, вернувшись здоровым — с руками и ногами, накинул однажды в шестьдесят шестом году петлю на балку в коровнике и без всяких объяснений повесился.
А женщина что, женщина максимум что может — это курице топором голову оттяпать, а свинья — животное серьёзное, злое и умное, и такое же, почти как человек подлое существо, несмотря на ложный свой хвостик крючком. Просто так его не зарежешь, потому что чувствует оно, когда пришли его убивать. А дядя Паша умел, он был не злой, звери его не боялись и он резал сразу и наверное не больно, хотя всё равно конечно этого не узнаешь, пока тебя самого не зарежут.
После этого дяде Паше наливали ту самую кружку самогону, кормили самым вкусным — сердцем, печёнкой и почками, потом он выпивал ещё одну алюминиевую кружку, шёл домой и конечно засыпал прямо на крыльце безупречного своего немецкого домика, и крошечная его жена по имени Эльвира колотила его чем попало, рыдая на всю улицу от того, что дяде Паше на самом деле всё это было совершенно похуй.
Свинья всегда была одна и та же — звали её Борька, и жил этот Борька в собственном чрезвычайно вонючем домике без окон, проводя там в полном одиночестве краткий свой свинячий век.
Иногда у Борьки случалось счастье. Когда он насирал очень много говна, его выпускали побегать в палисаднике на то время, пока выгребали говно. В этих случаях Борька совершенно охуевши носился по палисаднику с дикими криками, успевал за короткое очень время подкопать носом все деревья до единого и ни в коем случае не соглашался возвращаться в постылую свою одиночку. Городскому жителю свинья представляется вялым ленивым животным, которое если что и умеет, то только валяться на боку в грязной луже, но это не так. Свинья умеет бегать со страшной скоростью, она совершенно бесстрашна и абсолютно нечувствительна к боли. Свинья легко съедает взрослого пьяного мужчину, не говоря уже про ебанутую курицу. И пытаться загнать свинью куда бы то ни было при помощи пинков под жопу — это полностью бессмысленное занятие. Но всё равно — зверь есть зверь, а человек есть человек, и в конце концов Борьку всё же ухватывали за руки-ноги и, не обращая внимания на его рыдания, забрасывали обратно в тюрьму.
Поздней осенью Борьку убивали и закатывали в литровые банки, а зимой он снова рождался у какой-нибудь совхозной свиноматки и по весне его опять селили всё в тот же домик, хранивший ещё запах предыдущей невесёлой борькиной жизни.
Июль
С Медведем я пересекался два раза в жизни.
В первый раз он пришёл ночью, когда я стоял дневальным по роте. Стоять дневальным — это только называется, что стоять, а в основном ты весь день чего-нибудь начищаешь или отмываешь, большей частью крантики в умывальнике, чтобы по указанию прапорщика Ревякина, они сияли как у кота яйца, а потом всю ночь пытаешься как хоть нибудь поспать и не пропустить при этом обхода дежурного по части. Ну и вот вместо этого дежурного как раз и пришёл Медведь. Я услышал, что кто-то сопит за дверью и вышел в тамбур послушать. Дверь была к счастью заперта. Но это была не такая дверь, за которой нам не страшен серый волк, так себе была дверь. За ней было что-то Страшное и Огромное. Похожее чем-то на свинью Борьку, когда он вздыхал внутри своего свинарника, но сильно больше чем он, раз наверное в тысячу, это минимум, и очень, очень злое.