Про Шуру Роговина, кстати, мне однажды открыл страшную тайну один казах по имени Айбол. На самом деле для казахов в институте иностранных языков было целое отдельное казахское отделение, но учиться на нём считалось не престижно, престижно считалось если казах учился на русском отделении. Вот Айбол был как раз такой казах и он рассказал мне про Шуру Роговина что он Жыд. «Как Жыд?» — испугался я. Для меня тогда Жыд был такой мифологический персонаж из детской считалки «Жыд-Жыд, по верёвочке бежыт, верёвочка лопнула, Жыда прихлопнула», такой же точно как Бабайка (тренди-бренди балалайка, под столом сидит Бабайка. У Бабайки на носу черти ели колбасу). А при чём тут, спрашивается, Шура Роговин? Я так до сих пор и не верю, что он был Жыд. «Типичная жыдовская морда», — сказал Айбол убеждённо и сплюнул. Он был вообще очень продвинутый казах. Я однажды по его просьбе вколол ему гидрохлорид морфия в жопу, потому что он никак не мог попасть себе в вену.
Да, впрочем я отвлёкся. У преподавателей института иностранных языков считалось хорошим тоном разговаривать друг с другом по-английски в присутствии студентов. Однажды на большой перемене декан нашего английского факультета Роза Альденовна — женщина с железными зубами и с офицерской выправкой, сделала Льву Борисовичу замечание. «Лев Борисович, — сказала Роза Альденовна раздражённо, — why are you always so stooping?» Лев Борисович, который действительно в этот день весьма сутулился, немедленно подпрыгнул метра на полтора, весь засиял и, подняв вверх указательный палец, сообщил: «Роза Альденовна! When I see you, I immediately erect!»
C тех пор прошло непредставимое количество лет. Буквально вчера мы выпивали пиво с ЖЖ-юзером egor_zabolotny который тоже помнит Льва Борисовича и других людей, носивших такие имена, какие сейчас носят только спамеры: Пётр Гурьянович, Арсений Викентиевич, Камиля Максутовна, Шифрина Израилевна, ну и другие разные, и поразились тому, что в последний раз мы с ним виделись ровно семнадцать лет назад. Да и Лев Борисович умер давно, ещё в прошлом тысячелетии от инфаркта.
Но до сих пор я так и не придумал, как можно было бы перевести ну хотя бы приблизительно ту его шутку на русский язык.
Тётушка моя, Татьяна Ивановна, относилась к немногочисленной сельской интеллигенции — она преподавала математику в единственной деревенской школе. Муж её, Анатолий, без объяснений повесился в шестьдесят шестом году, так что хозяйство она держала самое минимальное: огород с картошкой, огурешник, кур да порося.
Тётя Таня выписывала множество газет и журналов: математический журнал «Квант», «Огонёк» разумеется, а также толстые литературные журналы — «Новый мир», «Наш современник», «Звезда», «Роман-газета» и ещё что-то. Кроме того Татьяна Ивановна была единственным посетителем деревенского книжного магазина, в котором, впрочем продавалась почему-то исключительно поэзия — видимо некто в областных планирующих органах считал, что именно поэзия особо необходима для деревенской жизни. В частности, кстати, там можно было купить такой чрезвычайно дефицитный в те времена продукт, как двухтомник поэта Евгения Евтушенко. Татьяна Ивановна была однако совершенно равнодушна к поэзии, но зато была большой поклонницей писателей Владимира Солоухина, Виля Липатова и Василия Шукшина.
Вечерами, после того как баба Дуня приносила двухлитровую банку тёплого молока и когда на завалинке сидеть становилось уже невозможно из-за комаров, мы все шли в избу (ударение на первом слоге) и там тётя Таня читала вслух какой-нибудь рассказ. Запомнились рассказы про Алёшу Бесконвойного, про то, как плясал поп и, прости Господи, про то как Владимир Солоухин собирал в лесу не то солёные рыжики, не то иконы. Потом прочитанный рассказ обсуждался. Ну в смысле как обсуждался — обсуждался исключительно с моей матушкой, которая единственная из всей семьи стала городская и более того, состояла в Коммунистической Партии. У бабы же Дуни вообще никогда не было никакого мнения ни по какому поводу, она всегда была всем совершенно довольная и ей всё вообще нравилось, а у меня мнений было очень дохуя, я к тому моменту прочитал все девятнадцать томов Диккенса, но эти мнения тогда ещё никого не интересовали, что меня чрезвычайно раздражало. Так что я тихо сидел в углу, натирал корку хлеба чесноком и ел его с тёплым молоком.
С тех пор (опять) прошло много-много лет. Я долго пытался найти где-нибудь ту зелёную толстую книжку «Беседы при ясной луне», но так и не нашёл, видимо она там в том времени и осталась. В прошлом году перечитал двухтомник Шукшина — что-то понравилось, что-то показалось слишком пафосным и как бы это сказать, сделанным. Я купил себе дивиди с кинофильмом калина красная и, когда напьюсь совсем пьяный, смотрю его и плачу, потому что этих людей больше никого нет и никогда уже не будет. Мой любимый там момент — это когда Егор Прокудин говорит прокурорше: «Нет, сапоги мне не жмут. У меня другая проблема — ноги очень потеют. А позвольте вам пепелок стряхнуть»